 |  |  |
Московское городское отделение Общероссийской физкультурно-спортивной общественной организации
Федерация Славянских боевых искусств «Тризна»
|
ЛИТЕРАТУРА КАЗАЧЬЕГО КЛУБА СКАРБ СТАТЬИ СИБИРСКАЯ ВАНДЕЯ  На фотографии - казачий урядник и Георгиевский кавалер Григорий Кочкин. Вернее, труп Григория Кочкина. Эту фотографию в 1929 году сделали иркутские чекисты, и с фотографией этой они ездили по деревням и посёлкам Иркутского уезда - показывали её крестьянам, чтобы те убедились в том, что Мститель убит. А ещё они возили с собой заспиртованную голову Кочкина - а ещё потом банка с заспиртованной головой почти сорок лет демонстрировалась в Иркутском областном краеведческом музее. А фотография убитого предательским выстрелом в затылок Григория Кочкина до сих пор украшает экспозицию Музея ГУВД Иркутской области. ...Есть в городе Иркутске улица имени Сибирских Партизан. И я так полагаю, что название это должно остаться - в память о таких людях, как Кочкин, как ещё один Георгиевский кавалер и вождь повстанческого движения в Иркутской губернии - 26-летний прапорщик Дмитрий Донской - и ещё о многих и многих, кто, прихватив надёжный обрез или шашку, уходил в тайгу - а потом ещё лет двадцать устраивал коммунистам "весёлую жизнь". Обо всех этих людях я постараюсь рассказать в дни Рождественских каникул - благо, материала накопилось немало, да и сделать это пора уже: а то, что ж это получается-то? - вождя тамбовских повстанцев Антонова помнят, и даже фильм о нём сняли - а сибиряков и не помнит никто, будто и не было их... Но сегодня я расскажу только про партизанского атамана Григория Кочкина, чьё имя наводило ужас на иркутских коммунистов до осени 1929 года... А эпиграф мы поставим вот такой: Хорошо бродить зеленым лесом, загодя обзаведясь обрезом! Хорошо смотреть на облака, застрелив в упор большевика! Поспешил он в поезд за подмогой, Но со мною встретился дорогой... Завалившись под кудрявый клён, К коммунизму остывает он. Что в деревне, расскажи, Маргоша, Не обобществили-ль наших кошек? Не заставили-ль толпу дворняг Выть, как на Луну, на красный флаг? ...Но другой, кто на "Руси" поддельной Душу сохранил и крест нательный, У кого в деревне есть родня, - Эту песню сложит про меня. Вяч. Казакевич, "ТАМБОВСКАЯ ПЕСНЯ" ...Григорий вернулся в родную деревню в 1920 году. Позади были сражения Великой войны, позади осталась и война гражданская. С войны Григорий привёз с собой пару солдатских "Георгиев", шашку, карабин - да желание поскорее заняться привычным крестьянским трудом на родной земле. Однако, спокойной жизни не получилось: едва приехав в родное Никольское, Григорий узнал о том, что, буквально, накануне его возвращения, буряты из соседнего улуса убили его отца: заподозрили старика в конокрадстве - и убили. В результате, сиротами остались восемь младших братьев и сестёр Григория - мать померла ещё раньше, а убийцы отца, в качестве "контрибуции", свели со двора и корову, и лошадей, и прочую мелкую живность... "Долг крови" велел наказать обидчиков, оставивших семью без кормильца - и очень скоро каждый из них получил по пуле: Кочкин был метким стрелком. И вот здесь-то оказалось, что молодой мститель, против своей воли, "встрял" в политику: среди убитых им бурятов оказалось двое коммунистов. А тут ещё, как на грех, поблизости от Оёка кто-то убил и ограбил уж совсем не имевшего никакого отношения к расправе над Кочкиным-отцом иркутского коммерсанта. Кто убил его - так и осталось неизвестным, да только кто-то из селян показал, что сделал это Гришка Кочкин из Никольского... И осталась Григорию одна дорога - в тайгу, на дальние заимки и схроны - туда, куда уже стекались из сёл и деревень все, кому "родная" совецкая власть, устроившая под именем "продразвёрстки" самый настоящий грабёж сибирской деревни, в самых печенках сидела. Вот и вышло, что, отмстив за убийство отца, очень скоро Григорий Кочкин стал предводителем отряда, мстившего коммунистам за все их "художества". ...Лет семь или восемь мне было, когда я впервые услышал о Кочкине. По осени поехали мы всей семьёй по грибы, и вот, разыскивая подберёзовики-подосиновики, нашёл я среди хвои пять или шесть совершенно ржавых гильз от карабина. Конечно же, в разновидностях боеприпасов я тогда не разбирался, и приволок свою находку деду, который и вывозил нас всех на осенний сбор грибов. Дед - отставной майор, в боеприпасах разбирался прекрасно - и тут же атрибутировал найденные мною гильзы. И не просто атрибутировал: подозвал бабушку, и показал ей мою находку: - Видимо, кочкинские ещё? - высказала предположение бабушка? - или охотничьи?... - Да нет, скорее всего - кочкинские, - ответил дед, - 7.62, кавалерийский карабин, да и "садили" всю обойму, а не по одному палили. Ну, и пролежали они здесь изрядно. А кто, кроме кочкинского отряда, по этим местам с карабинами шастал? Кочкинские это патроны - других тут быть и не может... На обратной дороге, пока ехали в город, дед и бабушка вспоминали всё, что слышали в детстве про Григория Кочкина и его людей: рассказывали, что поймать "лесного вождя" чекисты не могли все двадцатые, и что убил Кочкина предатель, а ещё вспоминали про этот жуткий "экспонат" краеведческого музея - заспиртованную голову атамана (а мне интересно: куда её потом из музейной экспозиции дели? похоронили - или этот "революционный артефакт" до сих пор хранится где-нибудь в музейных запасниках?). А ещё лет через десять, или чуть больше, разговорился я, в ожидании рейсового автобуса на иркутском автовокзале с каким-то дядькой, который приехал в областной центр из деревни Жердовки - и вот теперь, как и я, ждал автобуса, чтобы ехать обратно. Разговор, касавшийся сначала возможности прикупить у дядьки-крестьянина какой-нибудь старинный самовар или поддужный колокольчик, очень быстро перешёл на обще-историческую тему, и дядька принялся рассказывать про живущих в Жердовке "старинных людях" - деревенских стариках. И вот, он и говорит: - А ещё у нас в Жердовке дед один есть - совецкую власть люто ненавидит! Он, дед этот, у самого Гришки Кочкина в отряде был, коммунистов стрелил с обреза! До сих пор, как напьётся - ходит по деревне и орёт, что всех коммунистов, значит, стрелять и вешать надо!... Рассказ моего случайного собеседника, помню, тогда очень меня заинтересовал, и я даже договорился с ним, что приеду к нему в Жердовку - с тем, чтобы он познакомил меня с этим самым стариком. Я даже записал тогда адрес этого дядьки - но, как часто бывает, все мои благие намерения так намерениями и остались: ни в какую Жердовку я не поехал (хотя, для того, чтобы съездить туда, познакомиться и пообщаться с этим антисовецким дедом, а потом вернуться назад, мне потребовался бы всего один день). Смотрю сейчас на адресок, записанный в моей старой записной книжке - и понимаю, что не только того старика-партизана, но и тогдашнего моего собеседника уже, скорее всего, и в живых-то нет - двадцать лет с тех пор прошло... Но - вернёмся к рассказу про самого Григория Кочкина. Уйдя в тайгу и присоединившись к одному из повстанческих отрядов, Григорий очень скоро становится его командиром. Давала себя знать "военная школа": за очень короткий срок Григорию, имевшему фронтовой опыт, удаётся превратить отряд из просто сборища мужиков с карабинами в полноценную воинскую часть. А после нескольких удачных рейдов, в ходе которых у продотрядовцев удалось отбить обозы с отнятыми у крестьян продуктами, авторитет Кочкина среди жителей деревень и сёл Иркутского уезда взлетает на огромную высоту: крестьяне не только снабжают кочкинцев продуктами и дают им сменных лошадей, но и сообщают повстанцам обо всех передвижениях коммунистов и чекистов по району. Можно смело сказать, что у Кочкина в каждой деревне были "свои глаза и уши", и если вдруг в том или ином населённом пункте появлялись большевики, атаману тут же давали знать об этом. Система оповещения была гениальна в своей простоте: так, если в деревню входил отряд ЧОНовцев, то тут же какой-нибудь деревенский мальчишка бежал за околицу и кидал возле края дороги сосновую палку. Толстый конец палки, при этом, указывал в сторону деревни - и, увидев этот знак, мимо которого случайный прохожий просто прошёл бы, ничего не заподозрив, кочкинцы уже знали, что в деревне их ждёт засада. Именно поддержка местного населения способствовала тому, что новая "народная" власть никак не могла совладать с отрядом Григория Кочкина на протяжении почти двенадцати лет. Среди историй, которые ещё лет двадцать назад можно было услышать в деревнях под Иркутском, были и такие, в которых говорилось о том, что атаман Кочкин был "заговорён от пули", и что даже сам хозяин Монголии, барон Унгерн прислал Григорию письмо с приглашением перейти к нему на службу - но Григорий, яко бы, ответил отказом, отписав барону, что пока не изведёт коммиссарскую власть в Иркутске, никуда не двинется отсюда. На самом же деле, всё это - лишь легенды, и никакого письма Унгерн Кочкину не посылал, и никаких эмиссаров из Урги к нему не направлял. Всё было несколько иначе: отправляясь в свой последний поход против большевиков в 1921 году, "даурский барон" выпустил свой знаменитый "Приказ №15", адресованный командирам всех повстанческих отрядов, действовавших на территории Сибири. В приказе Унгерн предписывал всем мелким повстанческим формированиям сливаться в более крупные подразделения для дальнейших совместных, под его, Унгерна, командованием, боевых действий против большевиков. В Иркутскую губернию этот приказ попал с опозданием - уже тогда, когда войско Унгерна было разгромлено, а самого барона взяли в плен. Командир действовавшей в Балаганском районе повстанческой армии вахмистр Дмитрий Донской, формально признавший верховное командование Унгерна, присылал тогда к Кочкину своих людей с предложением соединить оба отряда - однако, трудность заключалась в том, что незаметно для большевиков перебросить такое крупное соединение, как отряд Кочкина, к месту предполагаемого соединения было весьма проблематично, и Кочкин ответил посланцам Донского отказом. Однако, этот эпизод свидетельствует о том, что между повстанческими отрядами Донского и Кочкина существовала связь, и, скорее всего, имелось и ещё какое-то взаимодействие.  На фото: Командующий повстанческой армии, действовавшей против коммунистов в Балаганском уезде Иркутской губернии Дмитрий Донской. Легенда же о том, что атаман "заговорён от пули", появилась после того, как Григорий Кочкин задумал - ни много, ни мало - свергнуть совецкую власть в губернском городе. Со своим отрядом в полторы сотни сабель Кочкин подошёл к городским окраинам. Весь его рассчёт строился на внезапности удара - но, видимо, в отряде оказались предатели, или информация о готовящемся штурме города каким-то иным путём стала известна красным, но в пади Топка отряд ждала засада. ЧОНовцы встретили повстанцев огнём нескольких пулемётов, и уже через полчаса от грозного отряда остался лишь десяток человек. Атаману и его боевой подруге и гражданской жене Анисье Саломатовой вместе с горсткой людей удалось уйти в тайгу. Это сражение в пади Топка стало для Кочкина началом конца: потеряв почти всех своих людей, Кочкин лишился и былого авторитета - нечего было и надеяться на то, что к командиру, настолько бездарно растерявшему всех своих людей, сохранится уважение - да и на приток новых людей рассчитывать не приходилось. Остатки отряда рассредоточились по заимкам и зимовьям, кто-то вернулся в родные деревни - и от этих вернувшихся по домам партизан и узнали крестьяне о том, что отряд Кочкина фактически прекратил своё существование. Григорий сменил тактику: теперь, когда стало понятно, что на победу рассчитывать не приходится, нужно было думать о том, как уйти за кордон, в Маньчжурию - и уйти не с пустыми руками. Ведь атаман прекрасно понимал, что, надумай он вернуться в родное село, жить ему спокойно не дадут: объявленная совецкой властью амнистия для участников повстанческих отрядов, на командиров не распространялась. Таким образом, Григорию Кочкину оставался только один путь: из командира повстанческой армии переквалифицироваться в разбойника на большой дороге - а там ждать удобной возможности, чтобы уйти "за бугор". В глухой тайге Григорий срубил надёжное, хорошо укрытое от посторонних глаз, зимовьё с конюшней. В этом зимовье Григорий несколько лет прожил со своей Анисьей. Связные Кочкина регулярно сообщали ему о двигавшихся по Качугскому тракту обозах - и, собрав своих людей, атаман регулярно потрошил эти транспорты, доставляя немалую головную боль "товарищам" из ГубЧК и иркутской милиции. Не смотря на то, что все свои "боевые операции" Кочкин совершал в одном и том же месте - в районе горы Весёлой - чекистам и милиционерам никак не удавалось "накрыть" бесстрашного атамана. А помог им в этом случай... Июльским днём 1929 года к участковому села Куяда вбежала деревенская баба: " - Соседский мальчишка Оська Михалёв бегает по улице с наганом, а во дворе у Михалёвых - какой-то мужик, одетый по-военному, и оружия при нём – пропасть!» - выпалила она. Милиционер Хатыпов тут же огородами бросился к усадьбе Михалёвых - он понял, что за гость пожаловал к односельчанам: Михаил Михалёв был двоюродным братом гражданской жены Кочкина, Анисьи Саломатовой, и о нём было известно, что до недавнего времени Михаил состоял в кочкинском отряде. Перемахнув через забор, милиционер, действительно, увидел здоровяка во френче-"диагональке". Карабин атамана был прислонён к стене дома - и милиционер, улучив момент, набросился на атамана сзади, заломив ему руку. В это время во двор вбежал четырнадцатилетний Оська. «Что смотришь, стреляй! – крикнул атаман. Осип в упор выстрелил в голову милиционера. Этот выстрел помог Григорию вырваться из рук милиционера - и уже в следующую минуту атаман прыгнул в седло, и скрылся. Милиционер чудом остался жив: пуля, пробив щёку, застряла в челюсти. Кочкину удалось уйти, но оба Михалёва - несовершеннолетний Оська и его старший брат Михаил были арестованы чекистами. Не смотря на то, что оба брата Михалёва отказывались отвечать даже на вопрос о том, что за гость в тот день был у них во дворе, чекистам удалось не только "расколоть" братьев, но и заставить старшего, Михаила, пойти на предательство. Михаилу солгали, сказав, что Оська застрелил милиционера Хатыпова насмерть, и теперь, мол, мальчишке грозит расстрел - и только "неоценимая услуга", которую его старший брат может оказать совецкой власти, может спасти парнишку от гибели. Под "неоценимой услугой" подразумевалось предательство и убийство Григория Кочкина. Старший Михалёв согласился... ...Михаилу чекисты организовали побег. Через несколько дней Михалёв был уже на кочкинской заимке. Из его рассказа следует, что Кочкин, по началу, не поверил ему - однако, почему-то, не убил старшего Михалёва, а, спустя некоторое время, согласился с его планом нападения на обоз, который, яко бы, перевозил золото с бодайбинских приисков в Иркутск. Обоз был, конечно же, подставным: несколько чекистов, изображавших из себя ямщиков, неторопливо ехали по тракту в сторону Иркутска. О месте предстоящей засады Кочкина им было известно заранее. Кочкин и Михалёв ждали обоз на своём обычном месте - у Весёлой горы. Чуть дальше, в сосняке, их поджидала Анисья Саломатова, которой Григорий велел держать наготове коней, дожидаясь первых выстрелов. И выстрел прозвучал: воспользовавшись тем, что Григорий внимательно разглядывает в бинокль приближающийся обоз, Михаил Михалёв схватил атаманский карабин, и выстрелил Кочкину в затылок. Как и многие, Михалёв свято верил в легенду, что Кочкин заговорён от пуль, и что убить его можно только из его же оружия... Дальше начинается, пожалуй, самая гнусная часть этой истории. Труп атамана чекисты привезли в его родную деревню Никольскую, где выставили на всеобщее обозрение - распяли на воротах. Затем тело атамана и связанную Анисью Саломатову привезли в Иркутск, в Угро. Уже в кабинете следователя труп усадили на стул, рядом посадили испуганную Анисью, которую обрядили в павпаху и обвешали оружием. " - Сейчас снимем ваш свадебный портрет!" - веселились оперативники...  Та самая "свадебная фотография". Этот снимок, по слухам, до сих пор "украшает" собой музей ГУВД Иркутской области... ...Тело Григория Кочкина, как я уже говорил в самом начале, обезглавили - и его заспиртованную голову затем возили по деревням, демонстрируя крестьянам, как "самая гуманная в мире" совецкая власть расправляется с "врагами трудового народа". Затем этот жуткий трофей многие годы хранился в экспозиции Иркутского краеведческого музея - в той её части, что посвящена истории установления совецкой власти в крае. Печальна судьба возлюбленной Григория Кочкина, Анисьи Саломатовой: к тому моменту, когда она оказалась в руках чекистов, Анисья уже была беременна, и очень скоро ей должен был подойти срок рожать. Как известно, "совецкий суд - самый гуманный суд в мiре", и, согласно тогдашнему совецкому законодательству, смертная казнь не применялась в отношении беременных и кормящих матерей. Но Анисья, конечно же, ничего об этом не знала. Чекисты же проявили изобретательность: подсадили к Анисье "наседку", которая сначала запугала её тем, что "...с ребёночком-то по лагерям намаесси...", а потом убедила Анисью избавиться от ребёнка, и даже помогла освободиться от плода прямо в камере. После этого, с формальной стороны, у "самого гуманного суда" не оставалось никаких препятствий для того, чтобы расстрелять "бандитку" Анисью Саломатову. Её и расстреляли.  На фото: Анисья Саломатова, боевая подруга атамана Кочкина. Расстреляли и Оську Михалёва - того самого, что ранил в челюсть милиционера Хатыпова. Правда, расстреляли его не в 1929-м, а в 1938-м году - за "участие в кочкинской банде". Здесь, опять же, сказалась изобретательность "товарищей": дождались, когда паренёк стал совершеннолетним - да и припомнили ему тот мальчишеский выстрел, позволивший атаману Кочкину уйти... Его старшего брата, Михаила, совецкая власть, правда, не тронула - и тот прожил до глубокой старости. Среди земляков слыл отчаянным браконьером... P.S. Прошлым летом, перевозя вещи со старой квартиры на новую, мы разговорились с водителем, который помогал нам на переезде. Перевозя наши старинные комоды и буфеты, венские стулья и граммофон, водитель, естественно, завёл со мной разговор об истории. А потом, когда мы, сидя на ещё не распакованных баулах, пили чай, наш водитель вдруг произнёс: - Эх, вам бы с моим дядькой познакомиться!... Вот кто историю-то любит!... Всё предком нашим интересуется - предок-то наш, прадедов старшой брат, известным разбойником был! Может, слыхали про такого - про Григория Кочкина? Я от неожиданности даже чаем облился, а парень продолжал: - Вы телефон мой запишите - а я, как нынче в Капсал поеду, скажу дядьке про вас - что интересуетесь, мол, предком нашим. Записывайте: Кочкин Дмитрий, номер такой-то... Номер я тогда записал - а парень даже показал мне свой паспорт и водительское удостоверение, чтобы всё честь по чести было: действительно, Кочкин Дмитрий... Другого себе простить не могу: листок бумаги, на котором записал номер телефона, куда-то сгинул у меня. Поэтому, Дмитрий, если ты вдруг наткнёшься на эту запись - дай знать о себе. P.P.S. Мой Друг (именно так, слово "Друг" - с большой буквы!) Ярослав Решетняк написал песню про тамбовских партизан, бравших на мушку коммунистов и сражавшихся за свою, мужицкую Правду. Клип, который фаны сделали на песню Ярослава, мне не совсем нравится - можно было бы обойтись и без темы "всемiрного жидомасонского заговора - но песня хорошая. Спасибо Ярославу за текст и за музыку. А песня... песня не только про Александра Антонова - она и про Гришку Кочкина, и про Диму Донского, и про Анну Черепанову, и про братьев Черновых, и про Замащикова, и про Рогова, и про всех НАШИХ. взято с: http://dneprovskij.livejournal.com/201744.html
|
