МАЛОИЗВЕСТНИЕ ПОДРОБНОСТИ ИЗ ЖИЗНИ ВОЙСКОВОГО СТАРШИНЫ                                                       НИКОЛАЯ МАТВЕЕВИЧА ГОЛУБОВА

                                                                                                                 Сказал Господь: не судите, да не судимы будете, ибо каким

                                                                                                                  судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите,

                                                                                                          такою и вам будут мерить. И что ты смотришь на сучок

                                                                                                                   в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь?

                                                                                                                 Или как скажешь брату твоему: «дай, я выну сучок из глаза

                                                                                                                   твоего», а вот, в твоем глазе бревно? Лицемер! вынь прежде

                                                                                                                   бревно из твоего глаза и тогда увидишь, как вынуть сучок из

                                                                                                                       глаза брата твоего

Мф., 20 зач., 7, 1–8.

   Войсковой старшина Николай Матвеевич Голубов одна из самых таинственных фигур начала Гражданской Войны на Дону. Если о Каледине, Митрофане Богаевском, Краснове, Миронове и Подтелкове существую довольно обширная как белоэмигрантская, так и Советская литература, то Николай Матвеевич Голубов был предан анафеме как со стороны белого движения, так и со стороны советской власти. В эмиграционной литературе он характеризуется как буйный, неуравновешенный, нервно-возбужденный, мрачный и злой, честолюбец и демагог, мечтавший о роли «атамана голутвенных казаков». Советская литература описывает его как авантюриста и политического проходимца. Но на самом деле все было не так просто. Кроме того, после его убийства на описание его жизненного пути и на изложение его политических взглядов было наложено как бы негласное табу, которое, к сожалению, действует и в настоящее время. Поэтому у всякого мыслящего казака, возникает естественно вопрос. Так чем же это так насолил Николай Матвеевич, белогвардейцам и большевикам, что они до сих пор простить ему не могут им содеянное? Ответ на этот вопрос довольно прост. Все дело в том, что Голубов пытался обмануть и белое движение и большевиков одновременно. Делал это он с одной единственной целью. Создать и возглавить на Дону казачью власть на основе эсеровского представления о свободе и справедливости. Тот государственный строй, о котором он мечтал и сделал попытку его создания, был казачий социализм, аналогичный крестьянскому эсеровскому социализму. Эсеры рассматривали казаков как вооруженное крестьянство, которое они в свою очередь рассматривали как неотъемлемую часть рабочего класса, наполовину собственников, наполовину пролетариев. Таким образом, в их представлении казаки, как и крестьяне небыли ни мелкой буржуазией ни пролетариями. Для эсеров решение аграрного вопроса во многом определяло возможность быстрого продвижения к социализму. Аграрную реформу планировалось провести на основе социалистических принципов, используя механизм общинного самоуправления. Пользование социализированной землей должно быть уравнительно-трудовым, т.е. обеспечивать потребительную норму при условии приложения собственного труда единолично или в товариществе при обращении рентных доходов путем обложения на общественные нужды. Земля переходит в общественную собственность без всякого выкупа; за пострадавшими от этого имущественного переворота признается лишь право на общественную поддержку на время, необходимое для приспособления к новым хозяйственным условиям». Главным принципом, лежащим в основе эсеровского аграрного плана, был принцип замены замена собственности владением. Земля требует обработки, и, как кормилица человека, она должна каждому дать место. Отсюда – право работника на получение собственной доли земли как места приложения труда, и отсутствие у хозяина права эксплуатировать чужой труд с помощью монопольного права на землю. Эсеры не стремились запрещать сезонные наемные отношения, как позднее большевики, но эсеровская реформа делала устойчивые капиталистические отношения невыгодными. Зачем быть батраком, если можно получить землю для своего хозяйства? Зачем расширять земельный участок, если придется платить за это? Не лучше ли интенсифицировать собственное хозяйство, расположенное на участке оптимального размера? “Социализируя землю, мы именно ставим ее в такое положение, в котором обычные определения частного права к пользованию ею становятся более неприложимы. Мы не делаем землю ни имуществом общины, ни имуществом области, мы не переводим ее и просто в разряд современных “государственных имуществ”. Мы делаем ее ничьей. Именно как ничья она и становится общенародным достоянием. Социализация земли еще не означает никакого коренного переворота. Производство, пользование землей остается индивидуальным. Социализация земли в деревне может, конечно, явиться прекрасным фундаментом для дальнейшей органической, творческой работы в духе обобществления крестьянского труда, развития кооперативного и общинного хозяйства. ради утверждения своих принципов эсеры были готовы создать временную диктатуру: «в случае необходимости партия трудящихся масс, партия революционного социализма не должна будет останавливаться и перед такой временной диктатурой, – временной, ибо ее задачей может быть лишь завершение победы, уничтожение остатков сопротивления, ликвидация гражданской войны для того, чтобы уступить место нормальному правопорядку в новом народно-трудовом государстве. Никакой «диктатуры пролетариата» эсеры не допускали. Движение к свободе не может проводиться через ее долгосрочное уничтожение. Чтобы понят, как он до этого додумался, и что его толкало к достижению своей цели необходимо проследить его жизненный путь. Начнем с того, что обратим свое внимание на его происхождение. Известно, что Николай Матвеевич Голубов происходил он из старинного казачьего рода и родился в 1881г в Новочеркасске, в семье сельского учителя. По достижению 8 лет Николай был отдан в подготовительный класс казенной гимназии в станице Каменской, по окончании которого продолжил в ней учебу. В Императорской России обучение в казенной гимназии продолжалось 7 лет. Окончившие курс в гимназии получали аттестаты зрелости, открывающие доступ во все высшие учебные заведения и дающие права поступления на государственную службу, предпочтительно перед теми, кто гимназию не закончил, с производством в первый классный чин по выслуге определённых сроков. Лучшие ученики, кроме того, награждались медалью (золотой или серебряной), и производились в чин сразу же по вступлении на службу. Обучение в казенной гимназии было платным и довольно дорогим. А если учесть, что отец Николая был сельским учителем, то становится понятным, почему выбор пал не на Новочеркасскую, а на Каменскую казенную гимназию. Следует отметить, что Каменская казенная гимназия была ничуть не хуже Новочеркасской. Что касается платы, то так как отец Николая был работником Министерства народного просвещения послужившего менее 10 лет, то от уплаты за обучение сына он не освобождался. А так как плата за обучение в Каменской казенной гимназии намного ниже, чем плата в Новочеркасской было решено отдать Николая в казенную Каменскую гимназию. Кроме того станица Каменская располагалась не так уж далеко от Новочеркасска. По дороге от Новочеркасска до станицы Каменской будет 112 верст, а ежели напрямки, то и того меньше. Всего-то каких - то 102 версты. Николай Голубов был сильный казачонок, этакий оторвила, стремящийся с детства атаманить среди сверстников. Однажды Митрофан Богаевский как-то вспоминая о своей учебе в гимназии, невзначай обмолвился о Николае Голубове: «Я помню его гимназистом. Он всегда ходил с засученными рукавами и искал случая, с кем бы подраться». Видать не раз доставалось смуглому маленькому курчавому Митрофану, с циплячьей грудкой и с еврейской внешностью от заводилы Николая, коренастого крепыша с каштановыми волосами, с порывистым и буйным характером. Именно с детских лет у Митрофана Богаевского из-за нанесенных Николем Голубовым ему обид и тумаков, а так же зависти с которой давалось учение Николаю и зародилась неприязнь, переросшая со временем в ненависть к нему. Особо следует отметить, что учеба Николаю Голубову, в отличие от Митрофана Богаевского давалась легко. Вместе они проучились в Каменской гимназии только два года, а затем Николай Голубов, как сын лица состоящего в сословии Войска Донского и выдержавшего конкурсный экзамен был принят в Донской кадетский корпус имени Александра III на казенный кошт, то есть учебу его отец не оплачивал, с семилетней продолжительностью обучения. И если учеба Николая Голубова в кадетском корпусе шла успешно, то Митрофан Богаевский оказался туповатым в учении и учился все хуже и хуже и в конце концов в 4 классе гимназии остался на второй год. В 1889г Николай Голубов вместе с Евгением Волошиновым, с которым они были одногодки, заканчивает Донской имени Александра III кадетский корпус и в том же году поступает в специальное военное училище – «Михайловское артиллерийское училище» (МАУ) в Санкт-Петербурге, основной функцией которого является подготовка командного состава. С 1894 г. по новому положению о военных академиях отнюдь не все выпускники артиллерийского училища становились слушателями академии. В училище был введен обязательный двухгодичный курс, и лишь особо преуспевающие в науках юнкера могли оставаться на дополнительный третий курс, который насчитывал 60–80 человек, тогда как первый и второй курсы состояли из 180–190 человек каждый. Отныне училище представляло собой две батареи. Дополнительный курс давал преимущественное право на поступление в Михайловскую артиллерийскую академию или при отсутствии такового желания у выпускника давал право на выход в гвардию. Николай Голубов не был особо преуспевающие в науках юнкером и проучившись два курса 13 августа 1901г из юнкеров был произведен в хорун­жие со старшинством с 9 августа 1900 г. В 1902г он был выпущен хорунжим в Донскую артиллерию, в 3 Донскую казачью батарею, которая формировалась из казаков станиц 1-го Донского округа. Затем свою службу он продолжил хорунжим в 20 Донской казачьей батарее, которая формировалась из казаков станиц северной части Хопёрского округа[1].

   В то же самой время, его однокурсник по Донскому имени Александра III кадетскому корпусу Евгений Волошинов, поступает в 1899г в Константиновское артиллерийское училище (КАУ), по окончанию которого он был выпущен хорунжием в Донскую артиллерию с прикомандированием к 6-й Лейб Гвардии Донской казачьей Величества батарее Лейб Гвардии Конной Артиллерии. Затем он служит в 19-й донской батарее.

   Будучи лихим казаком, а следовательно и лихим кавалеристом, Николай Голубов со страстью увлекся скаковым спортом. На своем вороном жеребце "Сант - Яго"[2] он часто приходил первым во время состязаний и получил несколько призов. Ему бы надо было поступить в Николаевскую Академию генерального штаба, но для этого надо сдать предварительный экзамен при штабе корпуса. По положению в академию могли поступать офицеры не моложе 18 лет и в чинах не старше капитана армии и штабс-капитана гвардии, артиллерии. Обучение офицера в Академии Генерального штаба в русской армии приравнивалось к особому отличию и считалось почётным. Николай Голубов мог бы выдержать экзамены, но из-за неуживчивого и вспыльчивого характера не имел никакой надежды быть допущенным к экзамену.

   С началом русско-японской войны у Николая Голубов зачесались руки, и он захотел на поле брани показать себя. Из-за отсутствия свободных вакансий на батареях отправляемых на войну, он переводится в кавалеристы, в 19 Донской казачьей полк 4 Донской казачьей льготной дивизии и высказывает желание добровольцем ехать на войну. 19 полк был сформирован в 1-ом Округе Области Войска Донского. Командиром полка был войсковой старшина Пахомов Павел Григорьевич. Однако Голубов состоял в составе 19 Донского казачьего полка не долго. Из–за своего вспыльчивого характера, он быстро испортил отношения с командиром полка Войсковым старшиной Пахомовым Павлом Григорьевичем. Поэтому он вскоре перевелся в 26 Донской казачий полк, командиром которого был полковник Багаев Михаил Васильевич. 26-й Донской казачий полк формировался из казаков Богоявленской, Николаевской, Мариинской, Камышевской, Семикаракорской, Золотовской, Константиновской, Ермаковской, Денисовской и Платовской. Формирование Донских казачьих полков 19-го и 26-го происходило в станице Константиновской окружным атаманом 1-го Донского округа при активном участии уже назначенных командиров соответствующих Донских полков. По окончании мобилизации все подразделения 4-й Донской казачьей дивизии по приказанию войскового наказного атамана Войска Донского собрались в артиллерийский лагерь возле хутора Персиановского для проведения строевых занятий и установленного курса стрельб. 16 августа 1904 г. в Персиановском лагере под Новочеркасском император Николай II лично проводил смотр 4-й Донской казачьей дивизии. После Высочайшего смотра войсковой наказной атаман Донского казачьего войска (с 23 февраля 1899 г. по 19 февраля 1905 г.), генерал-адъютант Константин Клавдиевич Максимович в приказе по войску от 17 августа объявил благодарность начальнику штаба Войска Донского, начальникам штабов и окружным атаманам Черкасского и Первого Донского округов. В тот же день началась погрузка казаков на железнодорожные составы для отправки на Дальний Восток По прибытии в Манчжурию Николай Матвеевич Голубов в первых же боях приобрел репутацию одного из лучших офицеров-разведчиков. Вот как описывает участие Голубова в одном из сражений полковник Генерального штаба, казак станицы Гундоровской Эраст Эрастович Шляхтин. «…передам то, что мне рассказывал генерал-адъютант Константин Клавдиевич Максимович о трех лихих донских артиллеристах: Полковникове, Голубове и Каменеве, которые, желая во что бы то ни стало отправиться на японскую войну, когда уходила на Дальний Восток из Новочеркасска 4-я донская казачья дивизия второй очереди с двумя батареями, устроились как кавалеристы в один из полков, так как в батареях свободных вакансий не бы­ло. На войне посылают их как-то втроем на разведку, три разъезда силою в 12-15 коней каждый. Идут сначала некоторое время вместе, а потом где-то должны были разойтись, каждый по своему направлению. Дозорный далеко впереди машет папахой. Останавливаются и только сами втроем быстро вылетают на курган, видят в бинокль идущий в их направлении японский эскадрон. Мгновенно принято решение: Полковников медленно строит лаву и, не торопясь, идет на эскадрон с фронта, Каменев скрытно бросается вправо, чтобы потом атаковать противника с фланга, а Голубов летит влево за буграми, чтобы выйти в тыл. Японцы, увидев лаву Полковникова, разворачиваются и идут на него в атаку, а увидев появившегося слева Каменева, не растерялись, выделили против него взвод, но когда в тылу с развевающимися кудрями появился потерявший папаху Голубов и с гиком летящими казаками, эскадрон не выдержал, быстро повернул кругом и ускакал. Окончили они войну разочарованными: их, артиллеристов, мало оценили в казачьем полку и, кроме того, они немного бунтовали, видя некоторые «хозяйственные неполадки» в полках….». Кроме того Голубов отличился своими похождениями в харбинских ресторанах, где он ввязывался в драку с теми, кто неуважительно отзывался о России, Императорской армии, русском оружии и казаках. Таки образом он стал самым известным офицером Русской Императорской армии во всех ресторанах Харбина. Его казачье сердце всегда болело за правду-истину, и это постоянно приводило молодого офицера казака к конфликтным отношениям с начальством, что мешало как продвижению его по службе, так и числу наград. Тем не менее Николай Матвеевич Голубов сотник 26 –го Донского казачьего полка был пожалован Императором Николаем II за отличия в делах против неприятеля и за проявленный им героизм и храбрость в многочисленных схватках с японцами Орденом Святой Анны 3 степени с мечами и орденом Святого Владимира 4 степени с бантом, который только на ступеньку стоял ниже ордена Святого Георгия 4-й степени. Эти ордена давали Николаю Голубову право только на личное дворянство. Как видим Голубов удостоился только двух орденов, в то время как сотник того же 26 Донского казачьего полка Филиппа Кузьмича Миронова за свои боевые подвиги получил четыре ордена. Это: орден Святой Анны 4-й степени с надписью «За храбрость», орден Святой Анны 3-й степени, орден Святого Станислава 3-й степени с мечами и бантом, орден Святого Владимира 4-й степени с мечами и бантом и чин подъесаула с грядущим пожизненным дворянством. И это несмотря на то, что в жарких спорах в офицерской казачьей среде Филипп Кузьмич пытался убедить своих сослуживцев казачьих офицеров в необходимости изменения существующего строя. Казачьи офицеры, верные воинской присяге смеялись над ним, называя его изменником. В ярости Филипп Кузьмич хватается то за револьвер, то за шашку. А после того как генерал майор Телешов[3] за злоупотребления был арестован Миронов на офицерском собрании высказался в революционном духе о нём, об Императорском строе и о Русской Императорской армии всё что думал. И тем не менее, несмотря на все выверты сотника Миронова, в награждении орденами его не обходили. Особенно обидела Голу­бова бронзовая медаль 2-степени в память о русско-японской войне[4]. Когда в 1906г по возвращении с войны, ему из Управления Донской Артиллерии ему была прислана эта медаль, которой были награждены все казаки 26 – го Донского казачьего полка, он при получении ордена в ведомости расписался следующей фразой: «За позор России и армии, награду получил». Говорили и о другой редакции: «Орден в память поражения русских армий японцами получил. Сотник Голубов». За это его из Донской Артиллерии попросили уйти в запас. 9-го января 1908г он выходит в отставку по болезни, без денежного пособия и без наград. Чтобы понять, что чувствовал Николая Матвеевича Голубова в это время, надо сравнить его жизненный путь с жизненным путем Филиппа Миронова и Евгением Волошинова до окончания русско-японской войны. Все они из разных слоев донского казачества. Филипп Миронов выходец из простых казаков, Николай Голубов происходил из старинного, но обедневшего казачьего рода, а Евгений Волошинов из семьи потомственных дворян. Все они учились в Гимназии, все окончили казачьи военные училища, все вначале карьеры сотники. Только вот Миронов с Голубовым отправляются добровольцами на русско-японскую войну, а эстет Евгений не считает нужным принимать в ней участие. И если сотник 26 Донского казачьего полка Филиппа Кузьмича Миронова за свои боевые подвиги получает четыре ордена. Это: орден Святой Анны 4-й степени с надписью «За храбрость», орден Святой Анны 3-й степени, орден Святого Станислава 3-й степени с мечами и бантом, орден Святого Владимира 4-й степени с мечами и бантом и чин подъесаула. А сотник того же 26 Донского казачьего полка Николай Голубов за проявленный героизм и за свои боевые подвиги получает всего лишь Орден Святой Анны 3 степени с мечами и орден Святого Владимира 4 степени с бантом, но без повышения, и более того уволен в запас. В то же самое время рафинированный эстет Волошинов не едет на войну о отсиживается в подготовительном пансионе Войска Донского офицером – воспитателем, что не мешает ему получить чин подъесаула. У него лучше всех из трех идет продвижение по службе. Вдобавок в декабре 1909г его награждают еще и орденом Станислава 3 степени, правда, непонятно за что, а к маю 1914г он уже произведен в войсковые старшины, по - видимому за победы в гостиных подготовительного пансиона.

   Однако беда не приходит одна. Отец, наслушавшись от доброхотов о поведении сына, как в Харбине, так и в Новочеркасске отказывается от него, тем самым нанося не только тяжелый психологический удар, но и лишает Николая Голубова каких либо средств на существование. Николай Матвеевич понимает, что поступить в Николаевскую Академию генерального штаба он не сможет из-за своего реноме[5] и соответственно негативного образа в глазах его окружающих. Для того, чтобы в дальнейшем получить генеральский чин ему необходимо иметь высшее образование. Оказавшись вне строя, Голубов в 30 лет поступает учиться на дневное отделение Томского технологического института. Дело в том, что Николай Матвеевич был артиллерист. Сегодня бы о его образовании сказали бы, что он технарь. Но тогда возникает вопрос. А почему именно в Томский? Во - первых, это далеко от Новочеркасска и о его «проделках» там было ничего не известно. А во - вторых, ни Московский, ни Петербургский университеты не давали инженерных знаний. Томский технологический институт, был известен прекрасной подготовкой инженеров. Кроме того выпускники Томского Технологического института (ТТИ), удостоенные звания инженера, причислялись к сословию личных почетных граждан. Закончившие институт на «отлично» при поступлении на государственную службу получали право на производство в чин 10-го класса (коллежский секретарь), остальные — в чин 12-го класса (губернский секретарь). Именно поэтому Николай Матвеевич и выбрал Томский технологический институт. Однако за учебу нужно платить. Отец в помощи деньгами ему отказал. Николай Матвеевич чтобы заплатить за учебу подрабатывает летом. При этом берется за любую работу, сколь бы она была не престижна или тяжела. Но днажды, накачивая кишкой воду в уборные вагонов экспресса, он увидел высунувшуюся из окна вагона 1 класса физиономию какого-то важного японца; не выдержала обиженная душа, он выхватил кишку и окатил японца водой с головы до ног. И конечно, с работы его тот час же выгнали.[6] В студенческой среде Николай Голубов впервые ознакомился как с различными представителями политических партий, так и с идеалами русского революционного движения, которые нашли отклик в его мятежной душе. Там же он познакомился с идеями эсеров, воспринял их политическую платформу и стал разделять их взгляды. Так же он посещал кружок организованный профессором института, одного из лидеров кадетов в Томске, в результате чего он завязал знакомства среди кадетов. Таким способом Николай Матвеевич овладел политической терминологией и приобрел опыт выступления на митингах. Там же он ознакомился и с идеями «христианского коммунизма, то есть с концепцией «мировой религии свободного духа», в которой христианство сочеталось с идеями утопического коммунизма. Будучи правдолюбцем и всегда стремившийся к справедливости Николай Матвеевич на этой почве «влип» в историю. В одной из Томских газет была опубликован непочтительный отзыв порочащий честь и достоинство студенток-казачек. Узнав об этом, Николай Голубов решил восстановить справедливость и добиться от редакции газеты оправдательной публикации с извинениями. С несколькими студентами и двумя опороченными студентками он пришел в редакцию газеты и потребовал от редактора, чтобы тот извинился за напечатанный в его газете и с его разрешения непочтительный отзыв о студентках-казачках. Редактор газеты, иудей, извиняться не посчитал нужным. Печатать статью с извинениями он наотрез отказался и сразу же перешел к оскорблениям. Николай Голубов долго не думая пару раз врезал редактору. На беду Голубова редактор оказался евреем и вся печать г. Томска контролируемая иудеями сразу же определила его виновником происшествия и обвинила его в черносотенстве и антисемитизме. И хотя администрация института делала все, чтобы замять этот инцидент, который с их точки зрения бросал тень на институт. Однако иудейский кагал занял агрессивную и непримиримую позицию и не пожелал полюбовно замять этот инцидент. В конечном итоге он добился от администрации Технологического института, чтобы Голубов был отчислен. Однако сотник Николай Матвеевич Голубов не унывает и в 1912 году едет на Балканы, где идет война славянских государств с Турцией. Там он поступает волонтером в болгарскую армию командиром артиллерийской батареи, проявляя себя с самой лучшей стороны, сражается храбро, вызывая уважение у «братушек». Один рубака-воин штабс-ротмистр рассказывал: « С Голубовым я познакомился под Андрианополем. Как-то в солнечный день на горке блеснул широкий красный лампас. Столбы пыли, что-то гремит - катится. Ближе, ближе и, из-за клубов пыли показывается сперва орудие, а за ним какой-то коренастый казак, удерживающий бег орудия с горы за лафет. Это был сотник Голубов. Фуражку он потерял, лоб его закрывал громадный вьющийся вихор непокорных каштановых волос, лицо было потное, красное. Увез у турок орудие на себе, сообщил он мне[7]». Голубов за храбрость был награжден Болгарским царем военным крестом. Судя по правилам награждения, это был орден за военные заслуги 4 степени (офицерский крест). Позже Николай Матвеевич этот орден демонстративно вернет Болгарскому царю после вступления Болгарии в Великую войну на стороне Германии.

   В первых числах декабря 1914г. главной темой разговоров по всему Новочеркасску стало без сомнений ожидание приезда в донскую столицу государя Императора Николая II. В "Донских областных ведомостях" было помешено за подписью Войскового наказного атамана генерала от кавалерии В.И. Покотило такое объявление: "5-го сего декабря Государь Император осчастливит своим посещением г. Новочеркасск. Допуск населения по путям следования Его Императорского Величества будет беспрепятственен. Обращаюсь ко всем с усердной просьбой: во внимание к предстоящему радостному событию сохранять на улицах полный порядок. Полиция лишь укажет пространства, которые необходимо оставлять свободными для Высочайшего проследования и выполнения церемониала

На вышеприведенной фотографии запечатлен момент, когда государь император Николай II милостиво разговаривает с сотником Николаем Голубовым. Голубов замер в с рукой у козырька, а сбоку стоит генерал Покотило. На этом снимке Голубов представлен как любимый офицер наказного атамана генерала от кавалерии В.И. Покотило. При этом любимый надо понимать не как партнер по любовным утешениям, как часто случается ноне среди власть предержащих в нашем толерантном обществе, а как человек близкий по духу атаману. Следовательно, Николай Матвеевич Голубов обладал теми же чертами характера, что и Наказный атаман Покотило. А вот, какими чертами обладал наказный атаман и генерал от кавалерии Василий Иванович Покотило? Он неукоснительно посещал храм Божий, не употреблял табаку и будучи в высокой степени набожным, требовал и от других и прежде всего от своего штаба того же, так называемого полного воздержания от спиртных напитков и табака. «В отношениях с подчиненными чисто-служебных Атаман придерживался тона и обращения чисто - вахмистрских, дозволяя только соглашаться и поддакивать и реагируя криком и обрыванием на всякую, хотя бы самую отдаленную, попытку собственного суждения»[8]. Кроме того будучи набожным и неукоснительно посещая храм Божий, «…атаман Покотило находил возможность вмешиваться в управление епархией, посягая, таким образом, на компетенцию местного архиепископа внося проект о передаче войсковому атаману и архиепископской власти в области со всеми ее административными и духовными функциями[9]». Так же отличился «генерал Покотило в том, что всячески препятствовал работе городского самоуправления. При крамольных на его взгляд уклонениях последнего от стези согласования своей работы с видами и предначертаниями войскового атамана. В этих случаях он имел обыкновение вызывать перед свои очи городского голову, его заместителя или старшего гласного и, рыкая, аки лев (или по вульгарному выражению некоторых, - лая, как собака), обещал «показать», «упечь», выслать в места достаточно отдаленные»[10]. Покотило стяжал своею неустанной, самоотверженной до фанатизма борьбою с возможностью введения на Дону земских учреждений. Введение земских всесословных выборных учреждений в Российской империи проводилась правительством в контексте инновационных либерально-буржуазных преобразований. Земства, развивавшие стандарты европейского гражданского буржуазного общества на Дону, которые могли бы со временем превратиться во всесословные органы, укреплявшие власть буржуазии на местах. Казаки весьма настороженно приняли новый порядок местного самоуправления, считая традиционное станичное вполне самодостаточным для них. Того же мнения придерживался и Покотило. «В увлечении борьбы атаман не мог слышать самого слова «земство» и воспретил его к употреблению по области не только в актах и бумагах, но и в повседневном разговоре. Отсюда – полученное им прозвище «Земствоед».
Борьбу с земством атаман открыл блистательным выступлением в государственном совете, где своею речью способствовал провалу законопроекта о Донском земстве 3-й государственной Думы»[11]. Итак, можно подвести итог.

1)Покотило, был противник буржуазных преобразований,

2) он сторонником назначения Войском священников,

3) он требовал быть крепким в вере и посещать церковь,

4) а так же вести здоровый образ жизни, те есть не курить и не пить без меры.

Пункты 2, 3 и 4 указывают на то, что Покотило был сторонником старообрядческой формы жизни, а пункт 1 указывает, что он был монархистом.

Судя по всему, Голубов был искренно верующим, честным, умным, сообразительным, дисциплинированным офицером и во многом, в этот момент разделявшего, как это и было положено всякому стремящемуся в продвижении по службе, взгляды Наказного атамана и поэтому Голубов и был его любимым офицером! Настоящая без прикрас беззаветная любовь к монархии и Императору была продемонстрирована Голубовым, когда он поднял окурок папиросы царя и положил его в карман своего мундира. Это был непроизвольный поступок, выражавший высшую приверженность к Императору и монархии!

После начала Великой войны в августе 1914г сотник Николай Голубов зачисляется в конницу, а не в артиллерию. Состоя в второочередном 27 Донском казачьем полку, в котором большинстве казаков были выходцы из Луганской станицы, он показал себя казаком отчаянной храбрости. Удали ему не занимать, да и лютости к врагу тоже. Военные корреспонденты написали много статей о казачьем сотнике Голубове и его храбрости и его подвигах. Один из боевых товарищей Голубова рассказывал, что Николай Матвеевич не был милосерден к врагу, пришедшему на русскую землю, и беспощадно уничтожал его. Именно так и поступали во все времена донцы. Некоторые сослуживцы офицеры, воспитанные в пансионах и французскими гувернерами, осуждали его за жестокость по отношению к пленным. Николай Матвеевич Голубов не разделял дворянских воззрений на войну, а воевал так, как в старое время воевали казаки. Незачем им было идти в нашу землю! Неча их жалеть! Он всегда находил случай посостязаться со смертью в удальстве, никогда не ложился под обстрелом противника, был ранен 16 раз пулями и соколками снарядов, вел себя по-братски с рядовыми казаками, ел с ними из одного котла, мерз вместе с ними в холодных окопах. Никогда не прятался за казачьи спины, в атаку всегда шел первым. Это создавало Голубову громадный авторитет и известность среди фронтового казачества. К начальству относился презрительно, критически, громко и часто справедливо указывал на его недостатки. Может быть, благодаря именно этому он постоянно запаздывал с продвижением в чинах, что его весьма возмущало. После производства в есаулы 27 Донского казачьего полка в одной из схваток был ранен и был направлен в Новочеркасск на лечение.