После военного переворота совершённого кучкой промасонских генералов во главе с генералом Алексеевым отсторонивших от власти Государя Императора Николая II и передавших власть в руки масонского Временного правительства, произошёл полный развал Русской Императорской армии. Однако, не смотря на хаос власти в России, на Дону образовался островок твёрдой власти. Создание независимой Донской области стало костью в горле Временного правительства, а атаман Каледин стал личным врагом Керенского. После передачи власти от Временного правительства так называемым «большевикам», власть на Дону во главе с атаманом Красновым стала смертельно опасной для власти маленькой групки интернациональных отбросов, называющих себя большевиками. Они прекрасно понимали, что донское казачество представляет собой огромную силу, которой не было у большевиков, засевших в Кремле. Осенью 1917 г. в армии было 162 конных казачьих полка, 171 отдельная сотня и 24 пеших батальона. И если донское казачество задумает свергнуть незаконную, самопровозглашённую большевистскую власть, то для этого им понадобится всего несколько дней.. Поэтому так называемая большевистская партия, диктаторская и буржуазная, та как она сохраняла существовавшие на тот момент капиталистические экономические отношения, ставящая своей целью создание нового эксплуататорского класса из членов партии, во главе с группкой отпетых негодяев и уголовников, а так же не всегда психически здоровых людей, таких как, каторжник Ульянов, уголовник Янкель Мовшевич Свердлов и ставленник сионистских американских банкиров Лейба Бронштейн, чтобы скрыть свою антинародную сущность дурили голову народам России разнообразными обещаниями, которые и не собирались выполнять, и пряталась за лозунг левых эсеров « Вся власть Советам», которых спустя некоторое время, когда власть большевиков укрепилась, уничтожили. Поэтому убийство атамана Каледина и изменение власти на Дону стало для этой партии задачей номер один и жизненно необходимым для выживания интернациональной большевистской сволочи. Поэтому так называемыми большевиками была организована настоящая «охота» на донского атамана Каледина, оплаченная сионистскими американскими банками. Для этого были задействованы все союзники большевиков на тот момент. Например, народники всех толков, в числе которых были и левые эсеры. Одновременно с этим была сделана ставка на создание всеобщей ненависти и недоверия к правительству атамана Каледина. Для этого использовались как дезинформация и клевета, так и разнообразная агитация с использованием, как распропагандированных казаков-фронтовиков, так и казаков придерживающихся народнических взглядов и всё это под лозунгом «Вся Власть Советам». Одним из таких агитаторов и был казак Усть-Хопёрской станицы, Усть-Медведицкого округа, беспоповец из старообрядцев, разделявший взгляды левых эсеров, а по жизни «булавинский казак», побывавший в доме с ума сошедших, ярый борец за «трудовое казачество» Фёдор Подтёлков.

Федор Григорьевич Подтёлков уроженец хутора Крутовского , который расположен в степи в 15 км от станицы Усть-Хоперской. Родился в 1886 году 25 августа по старому стилю или 6 сентября по новому стилю в казачьей семье. Семья жила бедновато. После женитьбы Фёдор (ушел в примаки) на хутор Большой, расположенный в 2-3-х километрах от хутора Котовский. Это говорит только о том, что семья Подтёлковых была типичной казачьей семьёй состоящей из казаков типа гулебщиков вольниц и самохвалов. Они были нерадивы к крестьянскому труду и и были склонны к гулебской жизни. Вот как описывает Шолохов Фёдора Подтёлкова в романе «Тихий Дон»: «В комнате сидел... здоровый, плотный казак... Ссутулив спину, он широко расставил ноги в черных суконных шароварах, разложив на круглых широких коленях такие же широкие рыжеволосые руки..». Как видно из этого описания о слабости здоровья Фёдора Подтёлкова, говорить не приходится. Был ли он хлеборобом лентяем? Несомненно. Был ли он пьяницей? Сказать трудно, но судя по воспоминаниям сослуживцев, он был не прочь «залить за воротник», особливо за чужой счёт.   «На большом, чуть рябоватом выбритом лице его светлели заботливо закрученные усы, смоченные волосы были приглажены расческой... Он бы производил приятное впечатление, если бы не крупный приподнятый нос за глаза. На первый взгляд, не было в них ничего необычного, но, присмотревшись, Григорий почти ощутил их свинцовую тяжесть. Маленькие, похожие на картечь, они светлели из узких прорезей, как из бойниц, приземляли встречный взгляд, влеплялись в одно место с тяжелым упорством... Подтелков почти не мигал, - разговаривая, он упирал в собеседника свой невеселый взгляд, причем куценькие обожженные солнцем ресницы его все время были приспущены и недвижны. Изредка лишь он опускал пухлые веки и снова рывком поднимал их, нацеливаясь картечечками глаз, обегавшими все окружающее». Был ли он психически здоров? Об этом могут много сказать его глаза. Их свинцовая тяжесть, неподвижность и «влепляемость в одно место с тяжёлым упорством» говорит о его характере. Об «упёртости», об психической неразвитости и неполноценности. -Туп, глуп и нам будет поваден. - говорит о нём революционный репетитор студент Сырцов, который стал готовить вахмистра Фёдора Подтёлкова в президенты Донской Советской республики. - А в Донской Советской республике президенту много знать не нужно, он попугаю подобен: - Вся власть Советам! Долой!-    Если же судить по поведению Фёдора и его агрессивности к барам, офицерам и другим нетрудящимся элементам общества и москалям, а так же его склонности к беспощадным убийствам этих самых элементов, то он являлся выходцем из семьи беспоповцев (одной из сект), являвшихся во всех бунтах на Дону главной движущей силой и характеризовавшихся религиозной нетерпимостью и фанатизмом.. Из собственных контактов с сектантами, я заметил, что дети, из сектантских семей, в силу замкнутости общин, сокрытия от не членов общины их веры, многочисленных запретов и психологической изолированности в общении с другими детьми почти все страдают разнообразными психическими отклонениями и психологически, а подчас и умственно плохо развиты. Эти мои выводы подтвердили в частных беседах как психологи, так же учителя сельских школ, в которых наряду с детьми не сектантов учатся дети сектантов. Поэтому не стоит удивляться тому, что его психика Подтёлкова не выдерживает психической нагрузки и в конце концов, Фёдор оказывается в больнице для нервнобольных ( в доме для с ума сошедших). (смотри «Два казака» журнал Донская волна за 1918г).        Если сравнить портрет старообрядца Подтёлкова с портретом Кузьмы (Козьмы) Крючкова, который как и Подтёлков являлся уроженцем Усть-Хопёрской станицы (хутор Нижне-Калмыковский), то мы увидим очень большую схожесть. При этом надо сделать скидку на разность возрастов. Крючков моложе Подтёлкова на 4 года. Совпадение выражения лиц впечатляет. В этом нет ничего удивительного, так как Крючков то же из семьи старообрядцев (сын казака-старовера Фирса Ларионовича Крючкова).    Ниже приведена автобиография Подтёлкова, опубликованная в журнале «Донская волна» которую он самолично написал. (Сайт Белая Калитва «Казачество». Неизвестный «Тихий Дон» 29 января 2009)

- Я, Председатель Военно-Революционного Комитета,, подхорунжий Подтелков, хочу в самых кратких чертах со­общить гражданам историю моего происхождения и во­обще бегло отметить все те этапы, которые мне пришлось пройти вплоть до момента моего жизнеописания. Я, казак Усть-Медведицкого округа, станицы Усть-Хоперской, хутора Усть-Клиновского, уроженец хутора Крутовского, сын казака-землепашца. Образование получил в церковно-приходской школе, на военную службу поступил в Гвардейскую батарею и за­нимал должность взводного урядника. Со дня мобилиза­ции выступил вместе со своей частью против немцев и в 1915 году был эвакуирован в город Новочеркасск. Во вре­мя пребывания моего в городе Новочеркасске мне за мое выступление на защиту несправедливо арестованного офицером запасной батареи - товарища Лоскина, приш­лось по распоряжению атамана Покотило попасть под надзор. Это обстоятельство не мешало однако Покотило назначить меня на должность вахмистра в эвакуационной команде Черкасского округа и пешей Кавказской бригаде. Как это ни странно, но было истинно так, где я и пробыл несколько месяцев. Мое отношение к политике. В политическом отноше­нии я, как до государственного переворота, так и после та­кового, не вступал ни в одну партийную организацию и всегда лишь ставил своею целью справедливость и беспо­щадную борьбу с угнетателями трудящихся масс и по мере сил призывал всех трудящихся к сплочению и единению, указывал им, что все они одинаково живут своим трудом и одинаково же были угнетены различными властями и ка­питалистами. Такую свою цель я оправдываю тем, что при наличности какой бы то ни было розни среди трудящихся выиграют только те, кто привык жить на чужой счет. Они воспользуются случаем, затеют гражданскую войну, легко захватят власть и снова трудящиеся массы будут в желез­ных когтях кулаков, богачей и капиталистов. Гражданскую же войну я понимаю только как войну од­ной части трудового народа против другой, под влиянием злостной агитации. То же, что происходит сейчас, это, по-моему, не гражданская война, а борьба трудящегося наро­да с оружием в руках с теми, кто не желает добровольно расстаться с властью и капиталом, похищенным у трудо­вого народа. Вас же, наши противники, я по совести не могу назвать гражданами, а вам только есть одно имя: «Вы заклятые вра­ги Трудового Народа». Работая в различных организациях, я всегда старался убедить таких «граждан», чтобы они добровольно уступи­ли народу то, что он у них требует, но ничего, кроме на­смешек, в ответ не получил. В этом отношении на них было очень похоже и наше Войсковое правительство, которое своей политикой за­темнило казачество и натравливало отца на сына и об­ратно. Мы, казаки, были на фронте и сражались там бок о бок с нашими братьями-солдатами и мы даже не могли и по­мыслить о том, чтобы пойти брат на брата. Вместо этого мы пошли рядом с солдатами на Войсковое правительст­во: не могли мы служить такому предательскому прави­тельству, которое задалось целью посеять рознь среди трудящихся масс и поработить народ, что оно и пыталось сделать, распуская казачьи части, чтобы ослабить опасные для них ряды. Есть сила для борьбы, это - трудовая интеллигенция, ко­торую я зову в ряды борцов не с оружием в руках, а со сло­вом и со светом истины, я верю в идею трудового народа. Правда на нашей стороне и мы победим! Вперед за сво­боду! Подтелков. Автобиография грешит большими пропусками. Опу­щен, например, такой этап из жизни «президента», как пребывание в доме для с ума сошедших, сбор взяток с казаков в запасной батарее за выдачу отпуск­ных билетов и т. д. Опущены и описания кутежей на день­ги и во славу трудового казачества». Ф. Г. Подтелков и М. Д. Сердинов.1910 г.

   У всякого, кто непредвзято прочтёт биографию Подтёлкова, тут же возникает вопрос. Почему плохо развитый, малограмотный и психически больной Подтёлков так глянулся большевикам? А всё дело в положении так называемой Советской Власти. Получив власть от масонского Временного правительства большевики оказались в очень тяжёлом положении. Совсем недалеко от Москвы, на Дону в Новочеркасске существовала власть, не признававшая большевиков и потенциально обладавшая огромной воинской силой. Если атаману Каледину удалось бы объединить казаков, то большевистской власти не быть. Поэтому большевистское руководство ставит перед собой задачу задачу номер один по выжывыванию. Надо любой ценой свалить казачью власть на Дону, заменив её на власть Советов, а атамана Каледина уничтожить во чтобы - то ни стало. Для решения этой задачи большевистская власть в лице Ленина-Бронштейна –Свердлова идёт двумя путями. Первый путь физического уничтожения атамана Каледина, а второй путь - создание Донской Советской республики. Для распропагандирования казаков специально подбираются агитаторы из казаков. Одним из таких агитаторов и стал Подтёлков. Остаётся только один вопрос, на который нет ясного ответа. Своей ли волей он снюхался с большевиками или его попросили с ними снюхаться для казачьего дела? Подтёлков не просто какой-то казак, а сват атамана Каледина. Весьма возможно большевики его стали продвигать, в надежде использовать его связи с атаманом. На Дон посылается 100 казаков агитаторов. Большевики обещают казаком всё, что они только хотят. Землю, волю, независимость Дона. Играют на недовольстве казаков длительностью службы. Зная, что в казачестве много сектантов и старообрядцев большевики заигрывают с ними и обращаются к ним за помощью. Они бросают в народ лозунги типа «Вся власть Советам»», «Фабрики рабочим, землю крестьянам», обещают народовластие, свободу и равноправие, защиту от эксплуатации. Причём обещают, прямо сейчас, сегодня. Казакам обещают Донскую Советскую республику с выборными атаманами входящую в качестве составной части на принципе суверенитета в Российскую Советскую Социалистическую Республику, с отменой пожизненной государственной службы, землю донских помещиков, сохранение казачьего уклада и образа жизни.

   Подтёлков представлял из себя яркий тип разгульного «булавинского» казака. Отсюда и его разгульная жизнь в Ростове на Дону. Но именно эта черта импонировали разнузданной толпе и за такими людьми, как Подтёлков и Кривошлыков она валила валом.

   Судя по всему откуда-то (из сеты жидовствующих) Подтёлков знал, что жидами в западно славянских языках (польском, чешском) называют существа употребляющие человеческую кровь.

- Это вам доктора сказали?-  

   А вот за что Потёлков зарубил есаула Василия Михайловича Чернецова?

   Я думаю, что у него было навязчивое маниакальное желание извести всё дворянское семя под корень. Убийство есаула Чернецова было вызвано не только маниакальной сектанской ненавистью к имперским казакам и имперской образованной войсковой старшине, но и личной (пролетарской) ненавистью, вызванной массовыми расстрелами шахтёров произведённых по приказу есаула Чернецова на Ясеновском руднике, что вблизи посёлка Нижняя Крынка, а так же и психическим припадком вызванным как злобой за то, что Василий Михайлович Чернецов неожиданно выхватил у Подтёлкова из ножен шашку, а затем, сильно ударив его плашмя шашкой по папахе, выбил его из седла, и пока Подтёлков очухался, Чернецов от него ускакал. А так же не только животным страхом, когда Чернецов в отместку за ударом его плетью, а ведь он был георгиевский кавалер и был награждён георгиевским оружием, неожиданно выхватил из-за пазухи маленький браунинг и навёдя его на Подтёлкова щёлкнул курком, но и, по-видимому, полученным через левых эсеров заданием от руководства втайне формируемого большевиками и казачьими автономистами во главе с Харламовым и М. Богаевским совместной просоветской казачьей государст­венности в виде «Походного круга красного казачества» о ликвидации как отряда есаула Чернецова, так и его самого.

   Не будучи большевиком, и не состоя ни в какой партии, Подтёлков разделял взгляды левых эсеров и мог подписаться под следующими словами. « Наша партия левых социалистов-революционеров интернационалистов единственно последовательная и стойкая интернационалистическая партия. Партия крестьян и рабочих, партия власти Советов, свободно выбранных трудящимися. Партия непримиримой борьбы с богачами и угнетателями всех стран, партия, не запятнавшая себя соглашательством ни с какой буржуазией, ни с каким империализмом, не загрязнившая своих рук использованием старого аппарата сыска и насилия буржуазной государственности, партия светлой, могучей веры в социализм и Интернационал, имеет огромное будущее.

   Истребить ее невозможно ни вам [большевикам], ни временной реакции, т.к. и она, и ее идеи живут в массах, коренятся в глубинах их психологии, и революционное мировое возрождение всего человечества неминуемо произойдет под знаком ее Идеи, идеи освобождения Человеческой Личности…” (К.В. Гусев. Эсеровская богородица. М., 1992, сс. 137, 144).

   Имея такие взгляды Фёдор Подтёлков был обречён. После смерти Каледина и устранения опасности уничтожения большевистской власти со стороны донских казаков, наступил следующий этап в борьбе с казачества. Большевистское правительство не было уверено в том, что казаки не одумаются, не сбросят навязанную им Советскую власть и не решат покончить с большевизмом. Поэтому они принимают решение по уничтожению казачества, на первом этапе как сословие. Об этом они открыто объявляют правительству Каледина и установив свою власть сразу – же приступают к выполнению задуманного. Началась борьба с казачеством как таковым, а не с зажиточным казачеством, офицерством и буржуазией, как декларировалось, когда большевики боролись с Калединым. В качестве союзников большевиков тогда выступали крестьяне, как коренные донские, так и иногородние в надежде прихватить казачью землю. Подтёлков же был казачурой и твёрдо стоял за то, что крестьянам казачьей земли не видать. В отличие от Миронова, который был за союз крестьянства с казачеством и готов был поделиться с крестьянством казачьей землёй, Подтёлков твёрдо стоял за казачью землю и не собирался ни с кем её делиться. Так у Шолохова мы читаем: ...Григорий, хватал рукой в воздухе что-то неуловимое, натужно спросил: - Землю отдадим? Всем по краюхе наделим? - Нет... зачем же? - растерялся и как будто смутился Подтелков. - Землей мы не поступимся. Промеж себя, казаков, землю переделим, помещицкую заберем, а мужикам давать нельзя. Их - шуба, а наш - рукав. Зачем делить, - оголодят нас….Будучи малограмотным, плохо развитым и побывавшим в дурдоме, и акромя того беспоповцем из старообрядцев, он представлял собой пример фанатично упёртого « булавинского» казака «заточенного» на безжалостное поголовное уничтожение эксплуататоров и за независимость Дона от московской власти. Как-то: офицеров как проводников власти московской императорской власти на Дону, капиталистов и донских помещиков. После установления своей власти на Дону, являющимся по существу государственным капитализмом, большевизм сорвал с себя личину народовластия, и стремительно принимал свой настоящий вид. Вид новой диктатуры с новым интернациональным эксплуататорским классом, состоящим из членов партии (коммунистов) по преимуществу иудеев. Так революционные народники из Партии Левых Социалистов Революционеров были первыми, кто подверг критике бюрократическое перерождение так называемых большевиков, М. Спиридонова в „Открытом письме ЦК РКП(б)” (ноябрь 1918г.) писала: «Октябрьская революция, в которой мы шли вместе с вами [большевиками], должна была кончиться победой, т.к. основания и лозунги ее объективно и субъективно необходимы в нашей исторической действительности, и они были дружно поддержаны трудящимися массами. Это была действительно революция трудящихся масс, и Советская власть буквально покоилась в недрах ее…Но ваша [большевиков] политика объективно оказалась сплошным надувательством трудящихся. Вместо социализированной промышленности – государственный капитализм и капиталистическая государственность; принудительно-эксплуатационный характер остается, с небольшой разницей насчет распределения прибыли – с небольшой, т.к. ваше многочисленное чиновничество в этом строю сожрет больше кучки буржуазии…”(К.В. Гусев. Эсеровская богородица. М., 1992, с. 127). двусмысленное положение Российской Коммунистической Партии, «играющей двойственную классовую роль государства–хозяина–работодателя и в то же время пытающейся быть выразительницей воли трудящихся масс; роль насадителя капиталистических отношений в России и в то же время – борца с буржуазией и нэпманами за рабочие интересы; роль государства–капиталиста, с одной стороны, эксплуатирующего деревню путем бесчисленных денежных и натуральных, прямых и косвенных трудпродгужналогов, с другой стороны, пытающейся восстановить сельское хозяйство; роль мнимого защитника интересов деревенской бедноты при одновременной ставке на отрубника, на крепкого столыпинского мужика». Отсюда вопли Миронова о перерождении Советской власти и требования возврата к ней, но без жидов и коммунистов. Поэтому отход Подтёлкова от большевиков и переход на сторону казачества был только делом времени. Большевикам Подтёлков уже показал, на что, он способен, и все видели, какой за ним тянулся кровавый след, сколько он пролил крови и сколько он может ещё её пролить. Когда большевики увидели, как он управляет Ростовом на Дону, то они поняли, что следует от него ожидать, когда займёт место донского Президента. Поэтому большевики решили поскорее избавиться от него, а так же от его охраны, состоящей в основном из казаков беспоповцев старообрядцев Хопёрского и Усть - Медведицкого округа Большевистские вожди прекрасно понимали, насколько такой враг как Подтёлков опасен для их власти на Дону. Обдурить лозунгами ещё раз навряд ли его удастся, так как он, будучи старообрядцем беспоповцем фанатично преданным народовластию и борьбе за счастье трудового казачества против эксплуататоров. У него было навязчивое маниакальное желание извести всё дворянское семя под корень. Большевики использовали его как слепое орудие террора против казачества, беспамятного палача, как «сарынь», как разбойника и как сектанта всеми фибрами своей души ненавидящего всех православных имперских казаков и при этом не испытывающего переживаний за свои злодеяния. Они знали, что Фёдор Подтёлков будет всегда до последнего вздоха стоять за трудовой народ и будет резать новых эксплуататоров-большевиков как курей, пока будет жив. Кроме того Подтёлков направился в Вехнедонские станицы, где уже установил свою сектанскую пробольшевистскую власть образованный сектант и масон Миронов, который уже давно «продал» даже своих сектантов и старообрядцев казаков и перешёл полностью на сторону нового масонско - большевистского эксплуататорского класса. Столкновение Мирнова с Подтёлковым стоящим на позиции борьбы, с всякими эксплуататорами трудового народа, в том числе новым нарождающимся большевистским эксплуататорским классом было делом времени. Это привело бы к подрыву авторитета Миронова, как среди сектантского, так и старообрядческого казачества, на которое большевистское руководство делало ставку и как следствие к затуханию гражданской войны и консолидации антибольшевистских сил, чего промасонские силы никак допустить не могли. Однако в будущее Подтёлкова вмешался сам Троцкий. Судя по всему Подтёлков, как выходец из трудового казачества был ненавистен Троцкому, поскольку из его «революционной теории» интересы крестьянства и казачества – были «буржуазными», так как крестьянство и казачество это по Троцкому это класс мелкой буржуазии и подлежит полному уничтожению. Для устранению своих противников Троцкий широко применял грязные и кровавые методы по физическому уничтожению неугодных для него людей, чтобы затем на волне русской пролетарской революции, на крови рабочих и крестьян России обеспечить власть определенных кланов сионистских монополий Запада.

   В конце концов, как большевиками, так и заговорщиками из войсковой старшины было принято решение об уничтожении последнего свидетеля. Это грязное дело большевики поручили троцкисту комиссару Френкелю, который выполнил его блестящим образом, в иудейском стиле, продав или сдав по приказу Лейбы Бронштейна восставшим казакам на расправу. А так же к организации убийства Подтёлкова со сторону войсковой старшины причастной к убийству атамана Каледина приложил свою руку и Пётр Краснов. Так командующий Вёшенским восстанием Павел Кудинов рассказывает, что именно Краснов спровоцировал казаков на кровавую борьбу друг с другом. Присланный им полковник Алферов объявил себя окружным атаманом Верхне-Донского округа. С его подачи, — пишет Кудинов, — «перед Пасхой, во второй половине апреля месяца, среди населения появился, вроде моровой язвы, слух, что на первый день Святого Христова Воскресенья, когда миряне будут служить обедню и платы святить, в это самое время большевики нападут на церковь, запрут народ внутри, церковь зажгут со всех сторон... И, конечно, по старому суеверному навыку, прежде всего, всполошились бабы, потом подшепнули мужьям, что мол так и так... Слушок как костер раздувало ветром... Как взбугрились казаки, как львы на дыбы повставали, да и за шашки взялись».

«... Как выяснилось, эту подлую, гибельную для казачества провокацию притащил в чемодане полковник Алферов от генерала Краснова, который сидя в Новочеркасске, безрассудно пустил ее в мирное население — пишет Пётр. Кудинов. А атаман Краснов... заполучил эту проказу из немецкой лаборатории...»( а вернее из масонской из Лондона или Парижа)

   На Подтёлкова и его отряд, восставшие против советской власти казаки, пошли с вилами и лопатами. ). Суд над Подтелковым происходил в хуторе Пономареве. Вот что говорили казаки. ...Февралев, казак старообрядец Милютинской станицы вскочил как подкинутый пружиной: "Расстрелять! Всех!". Он по оглашенному затряс головой оглядывая всех изуверским косящим взглядом, давясь слюной закричал: "Нету им христопродавцам милости. Жиды какие из них убить. Убить! Распять их. В огне их."

   Кажется удивительным, но Подтёлков был совершенно спокоен, он совершенно не волнуется, что попал в руки восставших казаков. По-видимому, по своей тупости и неразвитости он считал, что его заслуги в участии заговора столь велики, что он не может пострадать. Ведь он выполнял всё, что от него просили заговорщики, и сейчас просто произошло недоразумение. Однако он и не мог предположить, что заговорщики приняли решение не только о его ликвидации, но и всех казаков бывших с ним.

   Это возможно только в том случае, если они, либо Подтёлков среди казаков много болтал о своих заслугах в сговоре, либо они были свидетелями и участниками заговора, либо знали от того же Подтёлкова о действующих лицах сговора. Таким образом были уничтожены практически все те, кто был причастен с сговору между большевиками и казачьей верхушкой или был свидетелем, или располагал какой – либо информацией, даже косвенной, об тайне смерти атамана Каледина и сговоре казачьей старшины и большевиков..

   Присудили казаки Подтелкова к петле с перекладиной, а в сотоварищи ему дали Михаила Кривошлыкова. И здесь у смерти подхорунжий Подтелков — малограмотный социал-чернозем, дал урок мужества закончившему Новочеркасское казачье училище, прапорщику Кривошлыкову.

   Тот нервничал, Подтелков был спокоен. Казнив Подтёлкова, большевики тем самым, избавляются от очень опасного врага и одновременно с этим раскалывают и стравливают верхнедонских казаков. И вообще, когда читаешь описание казни, то удивляешься тому, как суд над Подтёлковым похож на суд над Голубовым. Те же самые допросы, так же посылка из хутора Пономарёва нарочных в Новочеркасск за получением от власти приказом, как им поступить и тот же результат. Только «красных казаков», которые были с Голубовым (богаевцев) в отличие от подтёлковцев не только не расстреляли, но и даже не разоружили. Вообще очень интересно, кто надоумил и подбил Подтёлкова идти в Верхнедонские станицы? Кто ему подкинул эту идейку? Не иначе как Троцкий, где ему устроили двойной капкан троцкисты в лице комиссара Френкеля и атамана Краснова.

Ф. Г. Подтелков и М. В. Кривошлыков
перед казнью через повешение. 1918 г.

   С тех пор прошло много лет. И сегодня мы можем с горечью констатировать, что выродились не только никонианы, но и старообрядцы беспоповцы. Уже некому крикнуть «Сарынь на кичку», да так, чтобы денежные мешки и нонешний класс эксплуататоров трудового народа со страху обгадился. Толи они бояться, толи, выжидают? Ведь из истории бунтов известно, что старообрядцами беспоповцами всегда управляли и направляли их деятельность старообрядцы поповцы. А те в свою очередь всегда ходили под масонами. Так что, видать пока не будет отмашки из-за масонского бугра, казаки старообрядцы беспоповцы, борцы за трудовой народ и вольную жизнь, если они сохранились, будут «сидеть в кукурузе» и помалкивать в тряпочку. А может сейчас не их время? А может я не прав и их уже сегодня не осталось и они перевелись? Если так, то очень жаль!

***

   С деловой точки зрения «Декрет о мире» был безответственной, чисто декларативной бумажкой.

   «Декрет о земле» вызвал шок у эсеров, т. к. большевики от своего имени изложили эсеровскую аграрную программу. Ленин на протест ответил:

   «Они обвиняют нас в том, что мы взяли их аграрную программу. Что ж, можем их поблагодарить. С нас и этого довольно».

   Но и этот декрет не решал никаких проблем. Во-первых, землю деревня давным-давно захватила и поделила, в октябре уже догорали последние помещичьи усадьбы. Во-вторых, правил раздела земли декрет не оговаривал, оставляя простор для будущих конфликтов. В-третьих, земля переходила в собственность государства, а крестьяне хотели ее получить в частную собственность. Кстати, более поздние «рабочие» декреты тоже были плагиатом. Рабочую программу большевики позаимствовали у анархо-синдикалистов.

   Уже в эти дни Троцкий провозглашал систему «За каждого убитого революционера мы убьем пять контрреволюционеров!»

   Царское Село, оставленное казаками, ознаменовалось казнями. Расстреляли священника за то, что благословлял казаков, еще несколько человек. В Петрограде расстреливали офицеров и юнкеров, восставших при подходе Краснова и захвативших телефонную станцию

   Но... пока говорились речи, в Смольном начались секретные переговоры между большевиками и левыми эсерами. Захватчики отступали, соглашались на коалиционную «социалистическую» власть. Первоначально эсеры требовали представительства в новом «парламенте», ЦИК всех левых партий, городских Дум, профсоюзов, земств, исключения из правительства Ленина и Троцкого, роспуска ВРК и других репрессивных организаций. Долго торговались. Наконец к соглашению сумели прийти «земляки». От большевиков — Бронштейн (Троцкий), Розенфельд (Каменев), Апфельбаум (Зиновьев), от эсеров — Натансон, Шрейдер, Кац (Камков). В новый ЦИК, кроме 108 депутатов от съезда рабочих и солдатских Советов, договорились ввести еще 108 от съезда крестьянских Советов, 100 от армии и флота, 50 от профсоюзов. Думы и земства отведены, Ленин, Троцкий и ВРК оставлены. Создавалось коалиционное, большевистско-лево-эсеровское правительство. 16 ноября, день заключения соглашения, праздновался всем Петроградом как конец гражданской войны, один из величайших дней революции. К коалиции примкнули меньшевики-интернационалисты Мартова, «Новая жизнь» Горького, польские социалисты, анархисты. Провозглашалась победа революции, здравицы объединению сил демократии и социализма.

   И действительно было что праздновать. Союзникам большевиков кружила голову иллюзия демократической власти, до которой теперь дорвались и они, а самим большевикам — то, что они у власти удержались

   Но погибель Дона таилась на самом Дону. «Революционная демократия» в каком-то психозе продолжала те же глупости, которые уже погубили ее саму по всей России. Блок эсеров и меньшевиков на крестьянских съездах, в газетах, рабочих организациях выносил одну за другой резолюции недоверия атаману и правительству. Протестовали против военного положения, против разоружения и высылки разложившихся полков, против ареста большевистских агитаторов, проповедовалось «демократическое примирение с большевиками». Правительство тратило все силы на достижение взаимоприемлемых соглашений между партиями и группировками. Созвали одновременный съезд казаков и крестьян. Создали «паритетный» кабинет из 7 представителей казачества и 7 «иногородних». Стало еще хуже, это только усугубило внутреннюю грызню. Крестьянство не удовлетворилось тем, что ему давали — участие в станичном управлении, широкий прием в казаки, 3 млн. десятин помещичьей земли. Требовали передела всех земель. Съезд иногородних постановлял разоружить и распустить Добровольческую армию, «борющуюся против наступающего войска революционной демократии».

   И расходились по домам, неся анархию туда. Теперь они отвергали традиционный уклад, незыблемый доселе авторитет «стариков», станичную власть. Пошли конфликты «молодых» со «стариками», фронтовиков было больше, они были сильнее, были вооружены, и в большинстве станиц победа оставалась за ними. Перед угрозой нашествия Дон становился беззащитным. Каледин говорил: «Весь вопрос в казачьей психологии. Опомнятся — хорошо. Нет — казачья песня спета».

   Ленинский план построения социализма обстоятельно описан им в 1917 г. в книге «Государство и революция». Ильич предвосхитил своими проектами самые мрачные фантазии-антиутопии Е. Замятина, Дж. Оруэлла, Г. Уэллса. Его социализм — государство-машина. Пирамидальная система со всеобщим милитаризованным подчинением сверху донизу. Никакой торговли, частной собственности, самостоятельности. Каждый работает по трудовой повинности, где указано. И рабочие, и крестьяне сдают свою продукцию государству. Централизованное распределение: каждый получает положенный ему продпаек и положенные промышленные товары. И работа, и распределение под контролем «вооруженных рабочих». А на верхушке пирамиды — «партия рабочего класса», которая регулирует работу всей бездушной машины, дергая за государственные рычаги. Подробно эту черную фантастику можете почитать сами, если интересно. Г. В. Плеханов писал, что из ленинского проекта может получиться лишь уродливое бюрократическое образование типа китайской или перуанской империи.

   Но начать строительство такой империи в 1917 г. было никак нельзя. Ленинский социализм предполагал жесткую тоталитарную подчиненность, железную диктатуру. А чтобы взять власть, пришлось разложить и разрушить все государство. И после победы большевики оказались не на верхушке готовой бюрократической пирамиды, а на неустойчивом плотике в бушующей стихии. Значительная часть населения воспринимала большевиков как явление временное, очередной непрочный кабинет Временного правительства. Повластвовали по паре месяцев два кабинета Львова, по паре месяцев — два кабинета Керенского. Теперь пробует повластвовать кабинет Ленина... Да и Учредительное Собрание не за горами. Ничего реального дать большевики не могли — ни прочного мира, ни хлеба, ни промышленных товаров, ни порядка.

   Деревня, только угомонившись, вступила в новый кризис — хлынули фронтовики, неся с собой хулиганство и анархию, не желая знать над собой никаких сходов и старост, требуя новых переделов земли. Не получая продукции из городов, деревня придерживала до лучших времен свою продукцию, свернула поставки. Система снабжения рухнула. Транспорт оказался в руках миллионов демобилизованных и дезертиров. Централизованный подвоз продуктов в города тоже прекратился. Заводы останавливались, лишенные сырья и топлива, с разрушенным управлением и хозяйственными связями. Рабочие одними из первых стали выражать недовольство. Уже в ноябре представители Путиловского завода заявили:

   «Мы говорим вам — положите конец разрухе. Иначе мы с вами рассчитаемся сами. К черту Ленина и Чернова! Повесить их обоих».

   «Вы не стоите того, чтобы вас земля носила! Повесить бы вас всех на одном дереве — в стране само наступило бы спокойствие!»

   Массовый наплыв в «рабочий класс» безработной черни, люмпенов и деклассированной рвани грозил оставить без дела самих рабочих.

   Единственной реальной силой в городах были анархические массы солдатско-матросской вольницы. Но хотя их штыками большевики пришли к власти и держались, эти распоясавшиеся банды были опасны и для самих большевиков. Они вошли во вкус менять власти и считали новых правителей своими марионетками. Чуть что — сняли бы теми же штыками. Выход? Очень простой. Если народу нельзя дать еды, одежды и порядка, надо дать ему врага. Еще до своего владычества коммунисты привыкли объяснять все безобразия в стране не глупой «революционной» дезорганизацией, а заговорами и происками контрреволюции. Естественным продолжением стала та же позиция после победы. Сразу две проблемы решались — «классового врага» подавить и перенацелить общее недовольство.

   До Октября отношение к интеллигенции, к «буржуям» изобиловало хамскими выходками, но еще сдерживалось. После Октября большевики начинают искусственно разжигать откровенную вражду. Враг, пугало, был необходим им, как воздух. (И останется необходимым еще 70 лет, чтобы объяснить собственную несостоятельность, бесхозяйственность и просчеты происками то белогвардейцев, то вредителей, то троцкистов, то шпионов, то Антанты, то империализма). Уже 28.11.17 вышел «Декрет об аресте вождей гражданской войны, противников революции» —

   «Члены руководящих учреждений партии кадетов, как партии врагов народа, подлежат аресту и преданию суду военного трибунала».

Неплохой задел на будущее — уже и «враги народа», и то, что враги — целая партия, скопом. И арест с трибуналом — скопом для целой группы лиц, оказавшихся за чертой. Обратите внимание, декрет направлен не против монархистов или черносотенцев, а против кадетов, лидировавших в Феврале и давших России гражданские свободы. То есть тех, кого можно считать опасными конкурентами.

   Но кроме «домашних» врагов, нужна была война.

   Во-первых, в войну какой спрос за холод, голод и неурядицы?

   Во-вторых, война давала возможность очистить столицу и крупные города от самых буйных элементов. Отправить свои банды головорезов подальше. Благо «очаги контрреволюции» были налицо. Естественно, казачьи области. Каледина, Дутова, Филимонова объявили почему-то изменниками (как будто они хоть день большевикам служили!). Объявили, конечно, «вне закона» (только непонятно — какого?). А «националы», пытающиеся отгородиться «правом наций на самоопределение»? 3.12.17 Совнарком издал Манифест, требуя от Центральной Рады не пропускать казачьих частей на Дон и Урал, содействовать «революционным войскам» в борьбе с «кадетско-калединским восстанием», прекратить попытки разоружения советских полков и Красной гвардии, возвратить им оружие. То есть Рада должна перестать сопротивляться тем, кто ее хочет свергнуть, да еще помогать Советам против Дона. «В случае неполучения удовлетворительного ответа на эти вопросы в течение 48 часов Совет народных комиссаров будет считать Раду в состоянии открытой войны против Советской власти».

   Желающих повоевать было, конечно, немного. Зато в это «немного» вошли самые отпетые, вкусившие прелесть грабежей, убийств и безнаказанного насилия. К тому же в Петрограде уже становилось голодно, холодно. И скучно. Ну что за развлечение выпотрошить с обыском и реквизицией квартиру профессора или избить случайного офицера? А Юг был землей обетованной нерезаных буржуев и непуганых [75] обывателей, где текут спиртовые реки со сметанными берегами. Пошла самая буйная головка бандитствующей вольницы.

   Как грибы стали расти фронты. На Украину двинулись отряды под командованием левых эсеров Муравьева и Петрова. Казаков обкладывали кольцом фронтов. На базе карательных отрядов, которые начал на всякий случай формировать против Каледина еще Керенский, создавались части двадцатилетнего мальчишки Саблина в Московском округе и мрачного палача Сиверса — в Казанском. В Ставрополье, куда, как на помойку, все казачьи войска выпихивали разложившиеся запасные части, собирал фронт прапорщик Сохацкий. В Новороссийске — черноморские матросы. Все эти «фронты» были еще небольшие, по нескольку тысяч человек каждый, но, щедро питая их, потек домой полуторамиллионный Кавказский фронт из Турции и Персии. Самый короткий путь шел морем через Трапезунд. А в Трапезунде ВРК вербовал желающих воевать с казаками и грузил их на корабли до Новороссийска без очереди, не сажая остальных.

   В Самаре, поволжских и уральских городах собирали фронт против Дутова. В Царицыне — против Каледина и против Астрахани. Наконец, совсем игрушечный фронтишко формировал в Чите Лазо, из двух полков — один из казаков, второй из каторжан-уголовников. Против атамана Семенова.

   Первые месяцы советской власти принято считать временем «гуманного» правления. Но отметим, что это правление еще не было целиком большевистским. В Совнарком входили левые эсеры, в ЦИК — подобие парламента — другие партии: правые эсеры, меньшевики, анархисты. Да и «гуманизм» был очень уж относительным. Разве что без расстрельных декретов и «красного террора», но шло все уже к этому...

   Портфель наркома юстиции достался левым эсерам? Хорошо. Зато тут же создается орган внесудебной расправы — ВЧК. И тут же выводится из-под всякого юридического надзора. В постановлении Совнаркома от 19.12.17 говорится:

   «Какие бы то ни было изменения постановлений комиссии Дзержинского допустимы только путем обжалования этих постановлений в Совнарком, а никоим образом не единоличным распоряжением наркома юстиции».

   Одним из первых декретов были упразднены сословия. Но тут же возникло новое кастовое деление, куда более отвратительное — классы. Высший — пролетариат, низший — крестьянство, и недочеловеки — «буржуи»: вся интеллигенция, служащие, чиновники, духовенство. Если классовая теория чем-то и отличается от расизма, то, наверное, в худшую сторону, проповедуя заведомое превосходство необразованного человека над образованным, хамства над добродетелью, невежества над разумом. И «буржуев», этих «неприкасаемых», низшую расу, сразу начали обкладывать флажками, как волков.

20.15.17 Ленин в проекте декрета «О борьбе с контрреволюционерами и саботажниками» дает четкое определение:

   «Лица, принадлежащие к богатым классам, т. е. имеющие доход в 500 руб. в месяц и свыше, владельцы городских недвижимостей, акций и денежных сумм свыше 1000 руб., а равно служащие в банках, акционерных предприятиях, государственных и общественных учреждениях, обязаны в течение [76] 24 часов представить в домовые комитеты в 3-х экземплярах заявление за своей подписью с указанием адреса о своем доходе, своей службе и своих занятиях».

   Под угрозой тюрьмы или отправки на фронт они обязаны «постоянно иметь при себе копии с вышеуказанных заявлений, снабженные удостоверениями домовых комитетов...» Не напоминает ли нашивку «желтой звезды»? Для тех же категорий «вводится всеобщая трудовая повинность. Все граждане обоего пола с 16 до 55 лет обязаны выполнять те работы, которые будут назначены местными советами рабочих, солдатских и крестьянских депутатов...»

   Добив систему снабжения, большевики, недолго думая, начинают решать проблему с помощью организованных и легализованных грабежей — реквизиций. В Москве, например, был издан специальный «Вопросник для буржуазии», согласно которому владелец обязан был указать, сколько у него имеется вещей, вплоть до нижнего белья. А Ленин, как «главный пахан», в ноябре 17-го разрабатывает декрет о реквизициях, где оговаривает, какие вещи грабить, а какие оставить хозяину. Он определяет:

«богатой квартирой считать всякую квартиру, где количество комнат больше или равно количеству душ проживающего населения».

   Например, служащий, проживающий в одной комнате, уже подлежит грабежу. Кроме того, жителей двух подобных «богатых» квартир предписывалось сгонять в одну.

   Расстрельных декретов большевики еще не могли себе позволить. Зато они позволили «высшим» классам любые безобразия без всяких декретов. Просто развязали руки бандитам «на местах». Уже 9.01.18 вышла статья Ленина «Как организовать соревнование», где он пишет:

   «Единство в основном, в коренном не нарушается, а обеспечивается многообразием в подробностях... в приемах подхода к делу, в путях истребления и обезвреживания паразитов (богатых и жуликов, разгильдяев и истеричек из интеллигенции)».

  И предлагает действовать, кто как хочет — заставить «чистить сортиры», выдать «желтый билет по отбытию карцера» или просто расстрелять «тунеядца» и «лакея буржуазии». Всероссийскому хаму гарантировалась вседозволенность, даровалось право на любые самочинные зверства. И. А. Бунин приводит пример, как это претворялось в жизнь, — «протокол» тамбовских мужиков села Покровского:

   «30-го января мы, общество, преследовали двух хищников, наших граждан Никиту Александровича Булкина и Адриана Александровича Кудинова. По соглашению нашего общества, они были преследованы и в тот же момент убиты».

   Там же «казнят» заподозренных в воровстве — орудиями казни служат вилы и безмен,

   Но основное внимание большевиков сосредоточилось, естественно, на Учредительном Собрании. Во имя успеха, которого они якобы брали власть, которого Россия ждала с Февральской революции, с которым связывала надежды на лучшее. Выборы проходили уже после Октябрьского переворота. Уже запретили все неугодные партии — кадетов, октябристов и др. Уже закрывались и конфисковались все неугодные издания. Уже большевистская пропаганда получила абсолютное преимущество перед остальными — конкурирующих агитаторов можно было запросто арестовать. Но и этого оказалось недостаточно. Пошло мощное давление на комиссию по выборам. 23.11 ее арестовали, [77] 27-го выпустили, но Ленин приказал Урицкому обосновать «пользу ареста» и не пускать членов комиссии в Таврический дворец, где она заседала.

   На местах шла борьба, продолжали звучать требования о скорейшем созыве Учредительного Собрания. Ведь теперь у многих с ним связывались и чаяния на конец большевистского беззакония. И вот 19.12.17 Советы постановили, что оно «будет созвано, как только половина членов, именно 400 депутатов, зарегистрируется установленным порядком в канцелярии Таврического дворца».

   Легко понять, что решение опять играло на руку большевикам. Не говоря уж о «контрреволюционных» областях, отрезанных фронтами, Собрание предполагалось открыть, не дожидаясь депутатов от богатых переселенческих, казачьих и национальных окраин, где позиции ленинцев были самыми слабенькими.

   Но, несмотря ни на что, становилось ясно — в открытой демократической борьбе большевики терпят полное поражение. И не только в демократической. Солдаты столичных полков — Преображенского, Семеновского, Волынского и др., — в октябре поддержавшие их, теперь все сильнее выражали недовольство. Поздно. Большевики уже начали обзаводиться новыми козырями. Одним из них были матросские отряды, хорошо наживавшиеся на обысках, реквизициях и презиравшие серошинельную разложившуюся «рвань». Кстати, далеко не все эти «матросы» были настоящими — как раз в такие отряды часто записывалась уголовная шпана, которой нравилось щеголять в морской форме (обратите-ка внимание, каким языком говорят «матросики» у Вишневского, Лавренева, Соболева).

   Кроме того, после перемирия с немцами с фронта были сняты латышские полки. Латыши, исторически ненавидевшие немцев, среди общего развала сохранили боеспособность, дисциплину и организованность. То есть считались в 17-м частями «контрреволюционными». Но дезертировать и уехать домой в оккупированную Латвию они не могли. И большевики охотно приняли их к себе на службу, назначив высокую оплату золотом. То есть они стали профессиональными и верными хозяину наемниками — 8 полков, впоследствии развернутые в 16. Имелось еще одно немаловажное обстоятельство: русских латыши тоже исторически не любили, как хозяев Латвии после немцев. Что делало их, сами понимаете, идеальными карателями.

   5 января Учредительное Собрание открылось. Большинство мест получили эсеры. Значительного представительства добились меньшевики. И кадеты — несмотря на запрет их партии. Ленин явился на первое заседание с заряженным револьвером в кармане, жутко возбужденный и окруженный бандой матросни. О нравах его «команды» говорит анекдотический факт — направляясь в зал, Ильич вспомнил, что забыл револьвер в кармане пальто. Но там его уже не оказалось. Сперли. Лишь через посредничество Дыбенко, перетряхнувшего своих подчиненных, нашли пропажу и вернули вождю пролетариата.

   Предложенная большевиками «Декларация прав трудящегося и эксплуатируемого народа» с треском провалилась. Название пусть вас не смущает — ведь ключевым пунктом декларации и ее основным смыслом было утвердить в России существующее правление, подвести законную базу под результаты Октябрьского переворота. Председателем, [78] вместо Свердлова, навязываемого «сверху», был избран Чернов. Ленин вел себя откровенно по-хулигански — прыгал, хохотал, выкрикивал издевательские реплики. И другие большевики с ним. И левые эсеры тоже! Ну да разве могли они подозревать, что партнеры через полгода сожрут их самих? Они-то рассчитывали на честный сговор... Головорезы из ленинского окружения, бесцеремонно разместившись в проходах, свободных креслах, на галерках, хулиганили по-своему. Целились в ораторов из винтовок, клацали затворами...

   Тем временем в поддержку Учредительного Собрания двинулись многотысячные мирные демонстрации. От рабочих районов, от учащихся, интеллигенции. Заслоны латышей и матросов встретили их огнем. Из пулеметов и винтовок — по толпе. Сколько народу погибло в этот день, сколько было переранено — неизвестно. Никто ж не считал... Большевики, левые эсеры, «левые мусульмане» и другие родственные партии, вдоволь «пошалив», покинули заседание, оставив остальных делегатов со своей охраной, продолжающей издевательства. А в ночь на 6-е последовало известное распоряжение Ленина «свободно выпуская всех из Таврического дворца, никого не впускать в него без особых приказов».

   И известный разгон «Караул устал. Очистить помещение!»

   На следующий день вышел декрет о роспуске Учредительного Собрания.

   К жертвам расстрела демонстрации добавлялись новые. Группа матросов, ворвавшись в Мариинскую больницу, заколола штыками находившихся там видных общественных деятелей, бывших депутатов Думы и депутатов Учредительного Собрания Шингарева и Кокошкина. Кое-кого из депутатов стали убивать на улицах — поди, разберись, чья работа... Другие, справедливо опасаясь за свою жизнь, спешили покинуть Петроград.

   Вообще-то, если разобраться, вряд ли из данного Учредительного Собрания вышло бы что-нибудь путное. Слишком уж много в нем было общего с предыдущими «Государственными» и «Демократическими» совещаниями, с беспомощным «предпарламентом». Не обладая ни реальной силой, ни единством, ни практической хваткой, вряд ли оно могло дать России что-то, кроме очередного потока говорильни. Но факт его разгона сыграл куда большую роль, чем факт созыва. Он стал ярким доказательством, что большевики не намерены считаться ни с чем и ни с кем. Похоронил надежды на то, что с ними можно бороться демократическими методами. И вызвал по России новую волну возмущения — не менее серьезную, чем после узурпации власти.

   Не сдалось Уральское казачество — единственное войско, не поддавшееся большевистской пропаганде и революционному разложению. Дело в том, что на Урале не было раздела земель — казаки не получали надел, а брали в здешних степях сколько нужно. А главное — уральцы были староверами и за веру держались куда крепче, чем прихожане «официальной» церкви. «Постоять за веру», «пострадать за веру» здесь было далеко не формальными понятиями, впитываемыми с младенчества. Большевики для них однозначно стали «антихристами», и казаки, поднявшись до единого, так и не пустили их в Уральск.

   А Дон, главную белую цитадель, обложили от Харькова, от Воронежа, от Таганрога, от Ставрополя. Но разве справились бы зимой 18-го большевики с Доном, если бы не позиция самих донцов? Объявив «нейтралитет», казаки расходились по станицам. А противостояли нашествию лишь Добровольческая армия в 2 тыс. штыков и около 400 донских партизан. Перебрасывались по нескольку сотен, а то и десятков бойцов с участка на участок от Таганрога до Новочеркасска. Несли потери, но большевиков сдерживали. Из партизан отличался есаул Чернецов — дерзкий, смелый и волевой, еще один типичный выдвиженец гражданской войны. Своим маленьким отрядом он не только удерживал границу с Донбассом, не давал оттуда хлынуть местным красным формированиям, но и вторгался стремительными рейдами на большевистскую территорию, громил совдепы, рассеивал части красной гвардии

   Большевизм поначалу был специфический, казачий. Долой атаманов и все начальство, а корниловцев разоружить и выгнать. Вся власть «народу», то есть, мол, — нам. А раз власть народная, то и Красная гвардия из России не полезет. Они там — сами по себе, а мы сами по себе... Будем строить жизнь, как захотим. Каледин послал 10-й полк разогнать съезд и арестовать зачинщиков. Но даже этот полк, считавшийся надежным, любимое детище Краснова, приказа не выполнил и в состоянии «нейтралитета» примкнул к митингам. Переговоры Каледина с ВРК результатов не дали. Заигравшись «в революцию», казаки переизбрали командиров, начали занимать отрядами железнодорожные станции.

   Тогда против них направили Чернецова. У него было всего несколько сот партизан, 2 легкие пушки и тяжелая батарея. Отчаянным рейдом он захватил узловые станции Звереве и Лихую, выбил красных, оставил там заслон и налетел на Каменскую. Вся масса революционных полков, батарей, отдельных подразделений была разбита и [83] в панике бежала. На Чернецова ударил другой враг. Красногвардейские отряды Саблина из России вышли в тыл горстке храбрецов, перерезав железную дорогу и сбив белый заслон из одной роты. Чернецов повернул на них, раскатал в пух и прах 3-й Московский полк, потрепал Харьковский полк и обратил Саблина в беспорядочное отступление.

   Между тем Донревком, сбежавший после поражения в Миллерово, уже безо всяких оговорок отправил в Совнарком верноподданническую декларацию о признании центральной власти большевиков и запросил помощи. А красные казачьи полки, сбежавшие из Каменской, собрались в Глубокой. Из новых командиров выделился войсковой старшина Голубов. Хитрый и энергичный, он принялся сколачивать изо всей этой каши боеспособное соединение на базе 27-го полка. Тем не менее, следующий бой выиграл опять Чернецов. Совершив обход, он напал на Глубокую не по железной дороге, где его ждали, а из степи. Опять толпы революционеров бежали, побросав обозы и пушки.

Но на просьбу Донревкома о помощи уже охотно откликнулось красное командование. Уже шел на выручку Воронежский полк Петрова. На следующий день на Чернецова обрушились соединенные силы. Взяли в клещи. Основное ядро белых сумело прорваться и уйти. Но сам лихой командир, бывший в гуще боя, а с ним человек 40 офицеров были отрезаны и попались в плен. Их изрубили шашками. Чернецова кромсал лично председатель Донревкома Подтелков. Соединившиеся красные части Голубова, Петрова и Саблина двинулись на Новочеркасск.

В.М. ЧЕРНЕЦОВ

+++