Вечерело. Солнце уже спряталось за горизонт. По затихающему хутору, переваливаясь и подпрыгивая на каждой кочке, ковыляло видавшее виды такси. Спустившись с горки, машина, сигналя, резко затормозила перед куренём Петра Ивановича Костоломова, подняв клубы пыли и распугав гусей неторопливо стайкой входивших на баз. Шофёр такси, разбитной малый, высунувшись из машины, прокричал – Эй, хозяева! Принимайте гостя из Москвы –

   Из такси не спеша, вылез чернявый, среднего роста, дородный и прыщавый паренёк лет восемнадцати, в повязанной платком голове, в джинсах, в клетчатой рубашке без рукавов на выпуск. В его миндальных глазах на выкате читалась скука. В брови и ноздри мясистого носа были воткнуты булавки с круглыми блестящими головками, в носу было небольшое кольцо, в оттопыренных ушах висели серьги. В отвисшие губы были воткнуты небольшие кольца -персинги. На предплечьях обоих рук была татуировка. В уши были воткнуты провода от CD -плеера, который болтался у него на шее. В руках у него была большая жёлтая сумка, на которой крупными буквами было написано «Крушавель». Жена Петра Ивановича, бабка Пелагея, в девичестве Нюхарева, услыхав шум, испуганно выглянула из окна и всплеснула руками. – Батюшки мои, никак Аркаша приехал – только и могла она выговорить и в изнеможении опустилась на стул. Аркадий был сыном её дочери, уехавшей покорять Москву, и в результате проделанной ею тяжёлой и опасной работы по выживанию в Столице, сумевшей всё же выйти замуж за кривоногова, толстожопого и плешивого еврейчика Моше Каца с квартирой, занимающегося ремонтом холодильников, то есть имеющего свой маленький гешефт. Зарабатывал он не плохо, кроме того, как и многие евреи, он занимался всякими полузаконными махинациями со скупкой и перепродажей ценных бумаг, что давало неплохой доход. Зять не часто удостаивал тёщу своим посещением, и отдыхать с семьёй обычно ездил в Турцию, Болгарию или на Кипр. Однако в этом году, по-видимому, какие то очень важные события заставили его отправить свого сына к тёще на хутор. Аркаша пошёл в папашу и с самого детства отличался пакостным характером. Пётр Иванович не любил его, но, жалея дочь, терпел внука, а жена его, бабка Пелагея, тайком плакала от его шуточек и проделок.

   Дотащив свою сумку до скамейки возле крыльца, Аркадий развалился на ней. Бабка Пелагея спустилась к нему и села рядом.

- Как здоровье твоих родителей? – сдерживая дрожь в голосе, тихо спросила она. - Здоровы ли они ?-

- Предки в порядке, да и что им будет - процедил Аркаша, тряся головой в такт музыке. – Вот прислали меня к вам отдохнуть от трудов и набраться сил. У моего старика в этом году бабла не очень много подвалило, вот они только вдвоём с мутером на Кипр и свалили. Мать наказала, чтобы вы меня не мучили, а дали мне полную свободу и хорошенько кормили. Меня старик устроил в этом году в Финансовую академию. Пять штук зелёных за пол года учёбы отвалил. Так что, когда я стану банкиром, если вы будете меня хорошо обхаживать, я не забуду ваших трудов и хорошо вас вознагражу. –

   Бабка Пелагея встала со скамейки, отряхнула фартук и, взявшись за ручки сумки, собралась тащить её в курень, однако Аркадий, остановил её. - Слышь, бабéнька, что это за дымы? И вас тут война штоли? – вглядываясь в даль, спросил он.

   Бабка Пелагея подслеповатыми глазами посмотрела в ту сторону, куда указывал внук. – Не знаю, Аркашенька, ответила она. Не слыхала ничего я ни про какую войну. -

- Ну, ты и дикàя. По ящику болтают, что война на юге уж вон какой день идёт.- Произнёс Аркадий, переключая CD - плеер на приёмник.

- Не иначе как наши десант высадил. А может, и партизаны подожгли, вон, как горит. – Показал он в сторону степи. - Видать тяжёлые идут бои. -

-Да какие ж у нас партизаны?- взмахнула руками бабка Пелагея. - Нету их у нас. В ту войну были, так всё из дезертиров, да беглых райкомовских коммунистов. Какие из них вояки! А вот самогон жрать они были мастера! -

   В это время мимо база протарахтел мотоцикл, и в коляске мотоцикла бабка Пелагея увидала председателя сельсовета Петровича. Лицо его было закопченное, а одежда была в саже.

- Петрович! Да что ж это с тобой?- выбежав с база, остановила его бабка Пелагея.

- Мотоцикл остановился и Петрович, кривясь от боли, сказал:

- Высадили мы десант, да только партизаны нам помешали. Чуток не сгорели. Едва вырвались. Надо теперь подкрепление вызывать-

   Затем он безнадёжно махнул рукой и мотоцикл, застрекотав, покатился дальше.

-Не ушто и впрямь война!- охнула бабка Пелагея. – Тогда спасаться надо-

-А с кем это мы таперича воюем – Аркашенька – жалобно спросила она внука.

-Да разные там американцы, немцы, итальянцы, французы и другие разные народы – продолжая трясти головой в такт музыке, ответил Аркаша.

- Кубыть как при Наполеоне - сообразила бабка Пелагея. – Не дадим супостатам ничего – решительно заявила она. – Я по той войне знаю, что они первым делам по курятникам лазят. Сразу матка, яйка. Не будет у них кур, пусть жрут перья - закончила она и, схватив топор, бросилась в курятник. Оттуда раздался птичий гомон, и по базу полетели куриные перья. Заодно досталось и гусям. Закончив праведное дело, бабка Пелагея со всех ног бросилась в курень. Через некоторое время она появилась, таща на себе большой чувал одежды. Дотащив до погреба, оно бросила его и вновь вернулась в курень, из которого теперь вытащила на верёвке старинный сундук. – Ничего не получат супостаты, а нам всё сгодится - приговаривала она таща сундук по базу к погребу.

-Слышь, Аркашенька, - жалобно спросила она внука - чево там тебе по приёмнику говорят, бомбить то нас скоро будут, али как? -

-Уж как бомбят, только до нас пока ихние бомбы не долетают.- Отмахнулся от неё Аркаша.

- Значит, всё в погреб тащить надо - решила бабка Пелагея. – Будем жить в погребе. От бомб погреб, самая, что ни наесть первейшая защита -

- Аркаша, может ты мне, поможешь, всё в погреб стащить - попросила она Аркадия. Тот поглядел на неё невидящим взглядом. – Ты что бабуля, в своём уме. Хочешь, чтобы я надорвался. Я сюда отдыхать приехал. Да и старик мой велел, чтобы я себя не сгубил и тяжелее ложки ничего не поднимал. У меня и так белый билет, а то от таких тяжестей у меня и впрямь кила будет.-

   Бабка Пелагея молча потащила в погреб сундук, а затем и чувал одежды. Закончив эти дела, она вновь поспешила в курень и притащила, прижимая к себе две четверти самогонки.

-Это ещё для чего - удивился Аркаша – никак ты ими как ракетами самолёты сбивать собираешься.

- И ничего ты Аркашенька, не понимаешь – с достоинством ответила бабка Пелагея. - На войне это самое первейшее средство от всякой бомбы. Самогон, он дух подымает и страх изничтожает. Как выпьешь пару кружек, так никой супостат тебе не страшен и никакая бомба тебя не возьмёт. Так что давай Аркашенька выпьем мы за то, чтобы вражья пуля нас не взяла и бомба мимо пролетела. –

   Бабка Пелагея распечатала четверть самогонки и налила себе и внуку по кружке. Вздрогнули и выпили. Тут она вспомнила, что у неё на базу ещё скотина, кое - какая есть. Схватив хворостину, она поспешила прятать корову с телком в овраг. Пока она ходила, Аркаша успел нацедить себе ещё полкружки самогона и выпить, после чего положил сумку себе под голову и улёгся на скамейку. Достав мобильный телефон, Аркаша набрал номер на Кипре и, услыхав отцовский голос, просипел:

- Здорово старый хрыч. Я весь облизан и упакован. Отражаем вражеское нападение, но им нас не взять, потому что у нас есть самое секретное победное средство и мы его уже применили. Пламенный привет мутеру - и отключил телефон.

Когда Пётр Иванович вернулся домой, то он увидел такую картину. На скамейке, под звуки попсовой музыки, подложив под голову сумку и поджав ноги, лежит пьяный внук, возле которого стоит початая четверть самогонки. Дверь в курень и окна растворены, по базу летают куриные перья, а из погреба доносится разудалая казачья песня. Заглянув в погреб, он увидел свою бабку сидящую на сундуке с чувалом одежды, играющую песни и с четвертью самогона в руках.

-Ты что же это, мать твоя курица, белены объелась. С чего это ты в погреб забралась, хмельного хватила и песни играешь? Я сейчас нагайку достану и тебя быстро толстозадую в ум приведу. Видать давно тебя не бил, вот ты и сдурела-

-Старый ты пенёк, вместо того чтобы на меня шуметь ты бы меня поблагодарил бы, что я позаботилась, и всё для нас приготовила. Война ведь.-

-Какая к чёрту война, это на полях стерню да солому жгут. И кто ж тебе эту байку про войну рассказал. Говори, стерва, а то запорю!-

-Как же так - удивилась бабка Пелагея, - Аркаша сам слыхал по радио и председатель сельсовета гутарил, что, мол, партизаны какие то напали и наши десант высадили.-

-Старая ты гусыня - взорвался Пётр Иванович. Неужели ты не слыхала, что десантом называют тех, кого посылают стерню на полях поджигать, а партизаны, это те неорганизованные поджигатели, которые без разрешения поля жгут-

   Кое-как растолкав сладко спящего внука, Пётр Иванович потребовал от него объяснений. Однако Аркаша с бодуна соображал плохо и попёр на деда, за то, что тот нарушил его драгоценный сон, при этом, обзывая его всякими новомодными столично - молодёжными непотребными словами и сильно размахивая руками. Такого обращения Пётр Иванович Костоломов уже вынести не смог. Схватив ведро со стынущим варевом для свиней, он вылил его на голову Аркаше, надев при этом ведро ему на голову. Затем, забежав в курень и схватив нагайку, он выбежав на баз стал стегать внука, приговаривая

– Это, тебе за десант, это тебе за партизан, это за войну, это за бабку, а это за меня. Не хами, не дури старых людей.-

   Наутро, не дав даже похмелиться внуку, Пётр Иванович заставил его вытащить из погреба сундук вместе с чувалом одежды и, вручив метлу, проследил, чтобы тот начисто вымел весь баз. Затем, дав в руки ему тяпку, отправил его пропалывать бахчу. Одним словом провёл казачьи воспитательные мероприятия по выбивания дури из молодой столичной евро-казачьей, но видать к тому же сильно больной головки.