Пригласили меня тут как-то, братья казаки, на научную конференцию по проблемам казачества. Сначала я даже обрадовался. Значит, научная мысль у казаков появилась, и думать над своей жизнью наконец-то стали. А затем я призадумался. Раз это конференция, то, следовательно, и споры будут, а раз споры, то главные в энтом деле это те, кто нас рассудит. И стал я знающих людей об этом пытать, а они меня стали успокаивать, что судей, мол, подобрали достойных, великой учёности и широко известных в узких околонаучных кругах. Ну, думая, так и быть рискну. Выпил я для храбрости чарочку, надел форму, взял парадную нагайку и поехал по адресу, который на приглашении был указан. Приезжаю я, братцы, туда, а там милиции видимо-не видимо, и смотрят они меня как на обкуренного али на «голубого». Я, конечно, так вежливо их спрашиваю, где мол конференция научная у казаков происходит и как туда пройти. Они меня не навязчиво с ног до головы обыскали, в сапоги заглянули, документы проверяли и затем так же вежливо мне говорят. –Коли ты человек учёный, то и сам должён знать, что всякие там конференции в залах происходят. Так, что ступай вон по энтой лестнице, которая под землю идёт. Она тебя к твоей зале и выведет-

   Поблагодарил я их за ихнюю обходительность, и я бы даже сказал галантность, перекрестился и пошел по лестнице в низ, под землю. А там, братцы, да же не поверите, прямо как в мавзолее, только гроба стеклянного, в котором лежит Ульянов, по кличке Ленин, не хватает. Иду я, значит, по мраморному коридору и вижу, что на одной из огромных дубовых дверей написано, что именно здеся энта конференция и происходит. Приоткрыл я эту дверь, а в полутёмном зале сидят какие-то люди в пиджаках и среди них несколько казаков в форме. Возле сцены, за освещённым столом, кучкуются какие-то люди все курчавые, плешивые, с бородками как у Лейбы Бронштейна, по кличке Троцкий, или обросшие как после двух недельного запоя. Смотрю, недалеко от двери сидит казачий полковник, маленький такой, а сам всё пишет, пишет и да же головы не поднимает. Я к нему подсел и тихонько так спрашиваю. - А не скажите ли вы мне, что это за люди за столом сидят?- А он мне так же тихонько отвечает: - Ты мне особо не мешай умные мысли ихние конспектировать, а за столом сидят как раз те самые малоизвестные в научных кругах люди, которых сюда за большие деньги пригласили, чтобы они нас образовывали и судьями промеж нас в наших научных спорах были. Они наши казачьи проблемы как орехи щёлкают, и разные научные рекомендации дают, как нам жить и как нам далее нравственно и научно развиваться. А я ему опять тихонько на ушко то и спрашиваю – А, где мол, здеся казаки, которые и должны в энтих спорах участвовать, чтобы через науку нашу жизненную казачью истину добыть, а затем её и постигнуть.- А он мне опять так тихонько на ушко-то и отвечает, что зачем, мол, казаков от всяких нужных дел и забот отрывать. Пущай они себе трудятся и на пропитание зарабатывают, а энти умные люди за них здеся думать будут и все ихние проблемы научно решат. А казакам неча умничать. Пущай, мол, они только ихние великие мысли впитывают, да глубоко научные рекомендации исполняют и не дюже ерепенятся. Ну, думаю, братцы, так энто не конференция получается, а самое что ни на есть настоящее партийное собрание, по изучению мыслей и рекомендаций могучих партийных мыслителей из политбюро ЦК КПСС.

   Пока я так размышлял, гляжу на сцену выходят двое мужиков, стриженых наголо, в пиджаках и в галстуках. И один из них говорит, что он, мол, казак каких-то благородных кровей. И что он все хутора и станицы обегал, пол России обскакал, все заморские ботинки истоптал, все американские джинсы изорвал но нашёл всё таки борьбу, которую мы, казаки, оказывается без него потеряли. И он её безо всякого выкупа, окромя славы, нам возвертает. Так что, говорит, пора теперь казаков энтой борьбе заново обучать. И назвал он её как-то странно: славяно-горицкая. И стал он, затем, всех своих научных руководителей благодарить за всякую помощь в глубоко теоретическом анализе проблемы и интегральном обобщении их ценных мыслей. Я сначала, братцы, немного растерялся. Вроде мы, казаки, никогда ничего не теряем, а наоборот, если у кого какой борьбы уже и нет, так могёт быть мы её мимоходом и прихватили. А потом мене в голову как ударит! Так энто ж научное название! Понятное дело, что назвал он энту борьбу в честь своих много разносторонних и глубоко научных руководителей Славянского Израиля Моисеевича и Горицкого Абрама Иосифиевича. Коротко и ясно, да и руководителям приятно.

   А затем на сцену вышел здоровенный мужик, в рубахе до колен, и начал показывать энту самую борьбу. Сначала он стал руками махать, словно он медведь и от себя пчёл отгоняет. Махал он до тех пор, пока не вспотел. Затем на сцену выскочили ещё двое в рубахах, но уже помельче, и стали на него наскакивать и напрыгивать. А энтот здоровенный мужик стал их с себя сдёргивать и на пол бросать. А они падать не хотят, а так ловко кувыркаются и на ноги всё встают. И тут возьми они, да и все вместе на него напрыгни. А мужик-то здоровый, видать подустал, а захотел с ними то же кувыркнуться. И что-то у него не получилось. Так из под него, мелкого-то, едва вытащили.

Тут я не сдержался, встал и обратился к энтим психоаналитически образованным плешивым головам. – Да какая-ж энто потерянная борьба. Мы, казаки, энту борьбу завсегда знали и никогда её не теряли. Вот когда я на хутор к свояку приезжаю, и мы с ним на двоих четверть осилим, мы завсегда энтой борьбой занимаемся. Пока мы со свояком от куреня до плетня дойдём, то мы такие кувырки совершим, что энти ребята и повторить не смогут. А главное то, что мы никогда ещё друг друга не придавили и не ушибли. А тут как-то мы с собой ещё и бутылку прихватили, да только заткнуть её забыли. Так вот, мы не только до плетня дошли, но ещё и бутылку донесли и ни капельки из неё не пролили. Так что куда энтой борьбе супротив нашей.-

   Тут они все в президиуме повскакали, и давай на меня кричать, особливо опухший такой, в очках и в водолазке. Я, грить, есть дюже высококвалифицированный эксперт по всем психопаралитическим и метафизиодушевным вопросам, и хотя я доктор педагогических наук и член многих разнообразных нашенских и заграничных академий, но я, по своему главному профилю, психов, что у науки кормятся и властью владеют, наблюдаю и в сакрально здоровую ауру направляю. Меня во всех недоразвитых и переразвитых странах знают и уважают и ко всем президентам советчиком по всем особо важным вопросам воспитания и духовного здоровья нелюбимого населения приглашают. А ты, есть самый, что ни на есть, настоящий рецидив. Тут и я решил всю свою учёность показать. Я его и спрашиваю. – Если ты такой учёный, то по какой науке ты меня так определил? По Фрейду али по Кашпировскому? Если по Фрейду, то ты сам есть, самый что ни на есть настоящий, сексуальный рецидив в виртуальной реальности. И Кашпировский самый что ни на есть извращено-озабоченный псих, который над всеми жителями страны через телевизор свои оккультные опыты ставил.

   Тут, братья казаки, такой шум в президиуме поднялся. Один из плешивых, толстый такой, недели две как небритый, подбегает ко мне и, брызжа слюной в лицо, давай мне высказывать, что мы, мол, на вас казаков столько сил тратим, всё образовываем вас, образовываем, всякие учёные слова вам говорим, а я, мол, позорю их своею не учёностью.

   Затем, когда все успокоились, председатель объявил, что следующий доклад будет делать молодой, но перспективный учёный. И выходит на сцену нечто напоминающее женщину. Сама из себя маленькая, плоская, как струганая доска, кривоногая, прыщавая и с клочком рыжих волос на голове и вся в чёрном. И начала она, братцы, тут же научными словами сыпать. Сразу виду, что дюже учёная. И стала она нас, казаков, научно образовывать, как надо в период зачаточной али там после родовой демократии детей воспитывать. Главное, мол, чтобы дети казаков, то есть казачата, были сексуально, интернационально и демократически воспитаны. Чтобы демократические ценности выше всего ставили, то есть выше Божьих Заповедей, и в защиту энтих самых ценностей жизней своих не жалели. Кроме того, как следует из всесторонне развитой, неимоверно глубокой и всё охватывающей науки, которую она исповедует, казачкам необходимо «отрываться» почаще в обществе кавказских и иных «гостей».

   Слушал я, слушал, энту галиматью, а сам думаю, что не пора к вопросам переходить, а затем плавно и в дискуссию вливаться. Встал, и так вежливо спрашиваю: – Не разрешите ли Вы задать Вам задать трудный вопрос. -.А она мне так же вежливо отвечает- Пожалуйста. Я трудные вопросы люблю.- Тогда, я её прямо в лоб и спрашиваю. – То, что вы жутко умная женщина, по одним словам, которые вы употребляете видно. А, вот, дети то у Вас есть?- Она не смутилась и отвечает мне – Есть и от двух мужей. А сейчас я в гражданском браке состою, за тремя мужчинами и одной женщиной, и от неё у меня пока детей- то и нет.-

-Теперь понятно, говорю я ей, отчего у вас волосы все повыдраны и ноги покривлёные.-

-Ну, а как же Бог?- спрашиваю я. И тут она как задёргается, как закричит.- Уберите его отсюда. Он ко мне пристаёт, и использовать меня прямо здесь хочет. Это меня возбуждает и мешает моей научной мысли свободно развиваться.-

   Тут вскочил председатель, энтот тощий, с мятым галстуком и козлиной бородкой, и заявил, что коли я, встрял в обсуждении такого сложного и не решаемого высоко научного вопроса, то я должён предъявить глубоко образованному собранию самый, что ни на есть, весомый научный аргумент. А если его у меня нет, то тогда я должен заткнуться, так как я не только не гость президиума, но и не член ихнего самого что ни на есть высокого научного психоаналитического и педагогического сообщества. Тут весь плешивый президиум завопил, стал ногами стучать, руками махать, и бесноваться. И вижу я, братцы, как у них на головах рожки стали прорезаться, а вместо пальцев копытца образовываться.

   Достал я тут, братья казаки, нагайку, самый, что ни на есть, весомый казачий научный аргумент и давай энтих учёных чертей стегать по мордам, по рогам, по хвостам. Как они тут завоют и в рассыпную. А я их крещу то рукой, то нагайкой, а сам всё жалею, что ногайка дюже лёгковата и шашки со мною нет. И вдруг кто-то, как шарахнет меня по голове. Тут я, братцы, и отключился.

   Очнулся я, братья казаки, и вижу, что лежу у своего подъезда. Голова трещит, словно после перепоя. Вот думаю, сукин кот Васька, дворник наш, не посыпал дорожку песочком. А сам думаю, на самом деле ли всё это со мною было или от удара головой об лёд мне всё это привиделось. Повернул я голову и вижу, лежит возле меня моя ногайка, вся ободранная и обгрызенная. Так. Значит, всё это было со мною наяву. Ну, думаю, братья казаки, если теперь мне и захочется научно образовываться или на какой ни будь, научный спор меня потянет, то возьму я уже с собой боевую нагайку. Есть у меня и такая, со свинцовой пулькой на конце, размером со спичечную коробку. Уж тогда энтим плешивым учёным судьям от псевдо науки мой аргумент точно не весомым не покажется. Да и шашечку с собой тоже прихвачу. Она во всяком таком «научном споре» то же, очень уж важным аргументом является.