Было раннее летнее утро 1941года. И хотя солнце было уже довольно высоко, однако в лесу было ещё темно и прохладно. Под небольшой, но пушистой ёлкой, накрывшись с головой шинелью и поджав по себя ноги, спал офицер, лет 22 двух, высокого роста, худощавый с волнистыми светло-русыми волосами. На нём была форма старшего лейтенанта медицинской службы. Сослуживцы звали его Алексеем, а маманя звала его «милой», так как родился он после безвременной смерти бати и остался её последней радостью и отрадой.

   Капля россы упала Алексею на ресницы. Он вздрогнул и улыбнулся во сне. Ему снилось, что он ещё мàлец и бегает по отмели Дона вокруг мамани, изо всех сил стараясь обрызгать её. Брызги воды попадают ей на лицо, на юбку, а она, радостно улыбаясь, смотрит на него.

Открыв глаза и оглядевшись, он увидел, что лежит недалеко от просеки. События вчерашнего дня вихрем пронеслись у него в голове. Вчера утром, машина, в которой он ехал на фронт, наскочила на немецкий танковый десант, и он, с небольшой группой солдат в короткой, но ожесточённой рукопашной схватке сумел уйти в лес. Затем был ещё ночной бой, и теперь он остался один.

   Недалеко от него негромко прокуковала кукушка, а затем и другая. Алексей улыбнулся. Так и хотелось спросить: «Кукушку, кукушка, сколько лет осталось мне жить?».

   Но он вспомнил, что так немецкие снайпера переговариваются между собой, и поэтому решил перебежать просеку как можно быстрее.

-Бережёного Бог бережёт, а не бережёного конвой стережёт - так не раз говаривал ему старый казак дед Ефим.

   Петляя, он стремглав кинулся бежать по просеке. Интуиция не обманула его. Раздалась автоматная очередь.

-Так и есть, «кукушка»- подумал Алексей, делая прыжки из стороны в сторону и высоко вскидывая ноги. Первая очередь пробила полы его шинели, вторая же достигла своей цели. Пуля попала в голень.

-Никак ранило - огнём пронеслось у него в голове. –Ну, теперь он меня добьёт-.

И собрав все силы, он прыгнул в глубокую яму возле поваленной сосны. Вопреки ожиданию он не ударился, а упал на что-то мягкое и услыхал -Ну, молодец! Здорово ты «козликàл!"-.

   Алексей огляделся. В яме сидели двое окруженцев. Один из них, лет сорока-сорока пяти, с рыжей козлиной бородкой, полный, высокого роста, с толстым носом и выпуклыми миндальными глазами был одет в форму комиссара. Второй – небольшого роста белобрысый солдатик с оттопыренными ушами, на голове которого блином сидела пилотка, был одет в выцветшие гимнастерку и галифе. На ногах у него были ботинки с обмотками, а за плечами вещмешок. – Жидкович, Руфим Израильевич – представился комиссар, а этот - Петька-белорусик. Мы вчера вечером на этих снайперóв наскочили, так от нашей группы только мы двое и уцелели. Остальные вон лежат - добавил он и показал в сторону, где лежали четверо убитых. Перевязав ногу, Алексей вместе со своими новыми товарищами двинулся на восток.

   К вечеру к ним прибился ещё один окруженец. Невысокого роста, черноволосый, худощавый, с лёгкими быстрыми движениями, лет 40, с горбатым носом и с быстрыми слегка раскосыми глазами. Рядовой Григорий Шмелёв, представился он. Узнав, что Алексей донской казак, он, по старому казацкому обычаю, достал из вещевого мешка всё, что у него было: кусок сала и буханку хлеба. У Алексея была фляжка со спиртом. Перед сном выпили по чарке и, закусив хлебом с салом, легли спать. Григорий прилёг рядом с Алексеем, и когда комиссар стал похрапывать, он жарко зашептал ему на ухо

-Брось ты их Алексей. Мы с тобой природные донцы. Что нам в этой драке с германцем? А этого комиссара давай прикончим. Сколько эти комиссары казачьей кровушки повыпустили. Скольких осиротили. Когда израненного батю привезли домой, он перед смертью с меня клятву взял, что я с комиссарами за него рассчитаюсь. Я ему крест целовал. Из нашей семьи один только я и выжил. Брата расстреляли, сестра с маманей померли от голода. Они всех нас казаков изничтожить хотели, да не вышло. Айда, с германцами! А как на Дон возвернёмся, так за все наши мучения с краснюками и комиссарами и рассчитаемся. А Петьку-белорусика мы не тронем. Пущай живёт. Он как малое дитя.

-Так значит с немцами против своих?-

- Ты о русских? Какие они тебе свои. Пущай они сами о себе заботятся. Что нам до них. Нам надо перво-наперво от коммунистов нашу донскую землю очистить. И не важно с чьей помощью. Пущай и германец. Главное, коммунистов и их приспешников с Дону вышибить и власть нашу казачью возвернуть. Дон - для казаков и не для кого более. А потом мы и с немцем управимся.-

- А что же собираешься сделать с комбедовцами и иногородними?

-Комбедовцев, иногородних и всех тех казаков, которые к ним пристали - показним. Иногородние, которые не коммунисты и те, которые казаков не мучили и не казнили - пущай живут, но власти им не видать. А о жидах нечего беспокоиться. Немцы Дон от них и без нас вычистят. У них с ними свой разговор. Если жид, то или в лагерь, или на тот свет.

-А ты как думаешь, кто сверху будет? Красная армия али немец?-

-А я так думаю. Конец коммунистам. Ты разве не видишь, какая силища прёт. Мы всё пешком да на кóнях, а они пешком вовсе не ходят. Всё на машинах да мотоциклах. У нас трёхлинейка, а у них автоматы. Много ты видал наших танков да самолётов? Нет их совсем. Если дальше так пойдёт, то к холодам они в Москве будут. Так что ты подумай хорошенько.

   Алексей задумался. С одной стороны получалось, что Григорий прав. Пока немцы гонят нас. Однако Сталин говорит, что победа будет за нами. Война только началась и не известно, как всё это ещё повернётся, и кто победит. Да и не может такого быть, чтобы немцев пустили на Дон! Вот и маманя пишет, что жизнь на хуторе стала налаживаться. Расстрелов больше нет. В этом году ожидается хороший урожай пшеницы. Живут сытно. Прошлое казакам не вспоминают и уже как четыре года, разрешили служить в армии. Кто ж теперь будет бунтовать против советской власти? Вот он, сын казака, воевавшего против большевиков, стал офицером. Видимо советская власть изменилась и стала другая, более справедливая. Да и комиссары уже не те. Так зачем тогда ему, казаку и офицеру Красной Армии переходить на сторону немцев? А ежели на хуторе об этом прознают, то за его измену и маманю и сестру с мужем не помилуют. Подумав так, Алексей сказал Григорию:

-Зараз я с тобой никуда не пойду. Разные, значит, у нас дорожки-

-Ну, бывай - ответил Григорий, вставая и беря вещмешок. Он поклонился и не успел он сделать и шага, как раздался голос

- Стой, гад! Стой, белая сволочь!-

   Алексей вгляделся в темноту и увидел комиссара с наганом в руке стоящего за спиной Григория.

- Я ещё раньше к тебе приглядывался. Очень уж ты мне не нравился. Всё не мог всё вспомнить, где мы встречались. Но сейчас я тебя вспомнил – Григорий Фролов, хоть и фамилию ты свою поменял. Это ты, когда мы расстреливали врагов советской власти, сиганул с обрыва в Дон и один только и ушёл. Не перекоси тогда патрон в патроннике, не ушёл бы ты тогда от меня. Жаль, что убить мне тебя тогда не довелось. Сколько ты потом нашей крови пролил, сколько ты товарищей моих, чекистов поубивал.

-Я тебя тоже признал- сказал Григорий

-Это ты у нас на хуторе казаков расстреливал и брата моего убил. Один я тогда и утёк.-

   Алексей слушал и чувствовал себя словно в бреду. Перед глазами встали картины далёкого детства. Вот маманя заводит в курень Гнедко, батиного строевого коня, и кричит во весь голос солдатам с красными бантами, что сожжёт курень вместе с собой, но коня не отдаст.

   То перед его глазами встали страшные, грязные, небритые, расхлёстанные вооружённые люди с красными звёздами во лбу приехавшие на санях отбирать хлеб у их соседей. Тётка Настя, глухонемая от рождения, но дородная казачка, увидев, что из их амбара тащат зерно, выдернула из плетня кол, и кошкой, метнувшись к картавому комиссару, увешанного оружием, рубанула колом по его плешивой башке с такой силой, что уложила его наповал. Её искололи штыками и изрубили шашками. Целую неделю лежала она изрубленная на своём базу, на залитом кровью снегу. Похоронили её тайком от хуторских коммунистов в балке.

   Потом перед ним возникло лицо мамани, и он словно услышал её голос

-Алёшенька, мило́й мой! Я жду тебя.-

   Очнувшись, он посмотрел на комиссара и сказал

-Ты наган - то опусти. Пущай идёт своей дорогой. Немец недалеко. Шум нам вовсе не к чему-

-Так ты что, с ним заодно?- завизжал комиссар. - Да я вас обоих к стенки поставлю. Ишь, чего удумали. Захотели меня прикончить? Ты думал, что я сплю, а я слыхàл все ваши разговоры. Да я, таких как ты, казачишек - перевёртышей, пачками расстреливал. Именем советской власти. Не зря говорится, сколько волка не корми, а он всё равно в лес смотрит, Так и казака, сколько его не переделывай, так он казаком и останется. Сколько сил мы положили на то, чтобы вытравить из казаков память о своём прошлом. Мы старались воспитать из молодого поколения новых людей, интернационалистов, ненавидевших казачье прошлое, своих отцов и дедов. Прав был, товарищ Троцкий. Казаков надо было уничтожать всех и безжалостно, ещё сразу после гражданской. Всех, и в первую очередь стариков, что мы и делали. Вот ты Алексей, комсомолец, офицер Красной Армии, а почему поддался на агитацию беляка Фролова, почему переметнулся на сторону врагов советской власти? А всё потому, что ты не русский, а донской казак. Русские уже давно нам покорились. А у вас, донских казаков, особый характер. Вы все как братья, хоть и все разные. В вас, казаках, живёт обострённое чувство справедливости, правды, свободы, которая сочетается с огромной силой воли. Вы, казаки, не просто верите в бога, а не жалея себя с оружием в руках всегда защищаете православную веру и для вас высшей честью считается пострадать за неё. Ведь только казаку, как воину христову, разрешается входить в церковь вооружённому и никому более. Поэтому в новом, созданном нами социалистическом обществе, для вас казаков нет места. Либо вы станете, как русские, советскими людьми, то есть послушной рабочей скотиной, гоями, не помнящими родства, управляемые нами, коммунистами, либо мы вас всех поголовно уничтожим, сгноим на рудниках и в лагерях. Пока мы отобрали у вас только землю, но затем отберём у вас ваших детей и их души. Мы сделаем так, что они будут ненавидеть вас, не будут помнить своего прошлого, не будут знать казачьи обычаев, а будут стесняться носить казачью одежду. Мы внушим им, что казаки это всего лишь потомки беглых мужиков и отбросы как русского, так всех народов живущих в степях. Что они бандиты и воры. Мы превратим ваших сыновей в пролетариев и колхозных батраков, нищих, пьяниц и наркоманов, а ваших дочерей - в потаскух и в проституток. А даже если после всего этого ваши дети и вспомнят, что они казаки, то мы дадим им проституирующих атаманов-коммунистов, которые за тридцать серебряников, за генеральские лампасы, за удовлетворение свой сатанинской гордыни будут водить вас за нос, будут обманывать и дурить вас до тех пор, пока вы не впадёте в полное уныние и не потеряете всякую надежду на освобождение от нас. И тогда вы нам окончательно покоритесь.

Видя, что комиссар увлёкся и немного отвернулся, Григорий кинулся на него, пытаясь схватить его за горло. Комиссар быстро отпрянул на зад, и выстрелить ему в грудь. Григорий сделал ещё шаг вперёд, но комиссар успел выстрелил ещё раз. Колени у Григория подломились, и он и он стал медленно падать на землю. Алексей кинулся к нему и, подхватил его на руки, положил на землю. По рукам его потекло что-то липкое и тёплое. Он поднял их и увидел, что они в крови – казачьей крови.

-Вот видищь – прошептал Григорий -Всё не напьются они ещё нашей казачьей кровушки-

   Холодок пробежал у Алексея под сердцем. Выбив ногой, наган из руки комиссара он прыгнул на него и сбил с ног. Комиссар был тяжелее и сильнее Алексея, но ненависть придавала ему силы. В смертельном объятии они покатились по мокрой земле. Вцепившись мёртвой хваткой в горло комиссара, Алексей хотел только одного – задушить его, оплатив, таким образом, за всё зло совершённое им. В этот момент комиссар стал для него олицетворением всех тех несчастий и невзгод, которые выпали на долю его семьи, хуторян, да и, наверное, всего донского казачества. Комиссар извивался под ним как толстая жирная гадюка, голову которой вилами придавили к земле, а она, извиваясь и обвивая всем своим гадючьим телом вилы, раскрывает свою ядовитую пасть, пытаясь укусить, во что бы-то не стало. Каждый из них понимал, что пощады не будет. Сжимая друг друга в смертельных объятиях, они скатились в яму с жидкой грязью. Оказавшись сверху, Алексей стал топить комиссара, приговаривая:

-. Это тебе за Григория, это за меня, за всех замученных и безвинно убиенных тобою. Вам коммунистам всего мало. Мало нашей земли. Вот она земля. Жри! Жри больше! И, когда тот перестал извиваться и затих, Алексей почувствовал огромное облегчение, словно c его души спал тяжкий нераскаянный грех. Он почувствовал, что избавился от всего того, что подсознательно мучило его все эти годы. Ему стало легко и весело. Он встал и тщательно вытер руки о траву, словно они были вымазаны в чём-то очень грязном и вонючем. Взгляд его остановился на нагане. Алексей поднял его и увидел, что он именной. На пластинке было выгранено: «Товарищу Жидковичу Р. И. от Дон ЧК».

   Прижавшись к дереву и обхватив винтовку беле снега стоял Петька-белорусик. –Ты меня не бойся - сказал Алексей -Не трону. Дальше вместе пойдём.-.

   Раны Григория оказались смертельными. Вскоре он скончался. Алексей с Петькой- белоруссиком выкопали могилу и похоронили Григория. На могиле поставили крест, связав его ремнём из двух толстых веток. Комиссара бросили в яму и присыпали землёй.

   Долго Алексей не мог заснуть. Предчувствие беды теснило ему грудь. Только под утро забылся он тяжёлым сном.

   Видно немцы слышали выстрелы и после завтрака начали прочёсывать лес. Пришлось им спасаться бегством. Добежав до большого болота, которое они обошли утором, Алексей с Петькой - белоруссиком бросились в него и спрятались под болотные кочки. Только на третьи сутки немцы сняли с него охранение и ушли. Как выдержал он эти трое суток в болоте, Алексей не помнил. Раненая нога его раздулась, и начался жар. Если бы не фляжка со спиртом, то они наверно бы и не выдержали. Едва живые выбрались из болота и повалились на землю. Сил идти не было совсем. Грязные, обросшие, измученные они выглядели словно тени. Посовещавшись, решили добывать гражданскую одежду. Пожевав земляники, они побрели на запах дыма. Не пройдя и пол версты, набрели они на небольшой украинский хутор. От голода и усталости кружилась голова. Решили зайти в крайнюю хату. Подойдя к плетню, они увидели на дворе огромного пса, который встретил их лаем. На лай пса их хаты вышел старик – хохол с длинными усами, в вышитой белой рубахе и соломенной шляпе. Увидев их, он закричал: «Гей москали! Убирайтесь вон, а не то я на вас спущу кобеля». Видя, что они не уходят, он спустил с цепи кобеля, который с громким лаем кинулся на них. Грохнул выстрел, и пёс, грызя простреленный бок, покатился по земле. На звук выстрела из амбара выскочили двое мордастых хлопцев с вилами, лет двадцати пяти - двадцати семи, в галифе, в сапогах, но без гимнастёрок. «Дезертиры – самостийники» - подумал Алексей. За время войны он уже не раз встречал таких хлопцев, которые, дезертировали из Красной армии, чтобы потом верно служить «Великой Германии» в обмен на обещанную им « Вильну Украину». Алексей достал пистолет, и приказали всем зайти в хату. В это время затрещали мотоциклы и на хутор въехали немцы. Схватив со стола каравай хлеба и шмоток сала, и предупредив, что будут стрелять, если те попытаются позвать немцев, они бросились бежать к лесу. Старик хохол, выскочив за ними из хаты, кинулся к немцам, крича и размахивая руками. От колонны отделились два мотоцикла и на большой скорости помчались им на перерез. Алексей бежал последним. Раненая нога онемела, и он её не чувствовал. Зацепившись раненой ногой за кочку, он споткнулся и упал. В это время раздалась пулемётная очередь. Петька-белоруссик неловко взмахнув руками, повалился на бок. Мотоциклисты развернулись и подъехали к Алексею, и остановившись в нескольких шагах от него. Из люльки первого мотоцикла вылез офицер. Одёрнув мундир и закурив папиросу, он внимательно посмотрел на Алексея. Они были ровесники.

-Всё, это конец – подумал Алексей.- Но смерть надо встретить по казачьи, достойно.- Он усилием воли заставил себя подняться. В этот момент, брызжа слюной с визгом и матерщиной на него накинулись двое толстомордых сыновей деда. Они думали, что легко справятся с ним. Но они не знали, что этот раненый, измученный и полуживой человек был не русский, не «кацап» и не «москаль», а донской казак, которого не только голыми руками не возьмёшь, но и умирает который только после седьмой смертельной раны. Началась неравная драка не на жизнь, а насмерть. Выбитые передние зубы у одного и сломанный нос у другого сразу охладили их пыл. В это время, старик хохол подкравшись сзади, ударил Алексея по голове лопатой. Хотя удар и был не так уж и силён, и только рассёк кожу на голове, но Алексей несколько секунд потерял сознание. Воспользовавшись этим, один из мордастых хлопцев, нанёс сильнейший удар кулаком в голову. Алексей упал на землю. Встать он не успел. Как вороны кинулись они на него и стали избивать его ногами.

   Немецкий офицер что-то сказал автоматчику, и тот, дав очередь в воздух, пинками отогнал от лежащего на земле Алексея, тяжело дышащих и утирающих кровь хлопцев. Очнувшись, Алексей собрал все оставшиеся силы и поднялся. На него было страшно смотреть. Всё его лицо было избито и в кровоподтёках, с головы капала кровь, одежды была изорвана и в грязи. Он шатался, но стоял и смотрел офицеру в лаза.

-Ferfluchte Scheize- сквозь зубы процедил офицер, глядя на утирающихся кровью сынков. Надев перчатки, он отчётливо и с расстановкой сказал по-русски:

-От имени немецкого командования я благодарю за помощь, оказанную германской армии-

Затем, сев в коляску мотоцикла приказал автоматчику отвести Алексея к колоне военнопленных, которая в то время подошла к хутору.

   Солнце уже стало клониться к горизонту, когда колона подошла к большому селу, стоящему на высоком берегу не широкой, но быстрой реки. Вдали заблестел купол церкви. Алексей пригляделся и увидел, что она окружена колючей проволокой.

–Лагерь - «обожгла» его мысль.

-Если попаду в лагерь, то уже сбежать не удастся. Надо бежать сейчас - решил он. Он вспомнил, что его не обыскивали, и, следовательно, в сапоге лежит дедовский засопожный нож, без которого раньше казаки никогда не ходили. Он стал пробираться к той стороны колоны, которая была ближе к обрыву. Там шёл охранник - рослый белобрысый автоматчик.

-Надо его отвлечь - подумал Алексей

-Но как?-

-Надо устроить драку и когда он подойдёт, то напасть на него - решил он.

   Алексей толкнул одного, сделал подножку другому и изо всех сил ударил по затылку здоровенного солдата, шедшего впереди него. Тот от неожиданности остолбенел, оглянулся и, не зная, кто его ударил, кинулся с кулаками на споткнувшегося солдата. Началась свалка. Охранник, крича - Weg, Weg, Zuruck- подошёл близко к дерущимся. Алексей подскочил к нему. Отбив левой рукой ствол автомата, он выхватил из сапога нож и ударил охранника в живот, с низу вверх. Немец молча повалился на землю. Началась паника. Военнопленные кинулись в разные стороны. Алексей вместе со всеми побежал изо всех сил к обрыву и, добежав до него, прыгнул вниз. Под градом пуль он катился через кусты, крапиву, колючий кустарник и ударяясь о тонкие стволы подлеска. Докатившись до реки, он прыгнул в реку и поплыл на быстрину.

-Слава Богу, утёк- подумал он. –Ну, теперь уж я вам фрицы не дамся-

   Немцы, постреляв, не стали его преследовать. Уже вечерело, а искать беглеца на реке, берега которой заросли лесом и кустарником, было очень хлопотным и трудным делом.

   Выбравшись из реки на песчаную отмель, Алексей от усталости и пережитого, потерял сознание. Очнулся он оттого, что кто-то тряс за плечо. Открыв глаза, он увидел невысокого паренька в кепке и девушку, которые склонились над ним. – Я же говорил, что он живой - сказал паренёк. – Он, наверное, от немцев сбежал. Слыхала, Аня, как стреляли? - Девушке было лет 18. Она была среднего роста, стройная темноволосая и кареглазая.- Его надо у дедушки спрятать - ответила она и, нагнувшись к Алексею, сказала. - Вы не бойтесь, здесь немцев нет. Мы вас спрячем. Честное комсомольское! Только вы потерпите немножко. - Затем они помогли ему встать и, поддерживая его с двух сторон, повели на заимку, которая была совсем недалеко. К вечеру у Алексея поднялся жар, и Аня осталась ухаживать за ним. Раны на ноге стали гноиться, и Аня, как хорошая медсестра промывала их и делала перевязки. Алексея был хорошим рассказчиком и часто смешил её. Между ними возникло то особое чувство, которое постепенно переросло в любовь. И война, и всё происходящее вокруг них, теперь как бы вовсе не существовало. Они были счастливы, а больше им ничего и не нужно было. Однако скоро война напомнила о себе. Из комендатуры пришел приказ, по которому старосты должны составить списки лиц скрывающихся на хуторах. «За укрывательство красноармейцев - расстрел»- гласил приказ. Чтобы Алексей не попал в этот список, они решили пожениться. Свадьбу сыграли на другой день. И когда немцы приехали на хутор, то староста сказал немцам, что Алексей не пришлый, а ихний. Так Алексей был спасён ещё раз.

   Прошел год. Немецкая армия стальным катком уже катилась по донским степям. Алексей стал волноваться о судьбе близких ему людей, и подумывать, о возвращении на Дон. Однажды ночью к ним на заимку стали ломиться несколько вооружённых человек, называвших себя партизанами. Один из них, судя по внешнему виду начальник, с красной наглой рожей, размахивая пистолетом, стал орать на него, называя дезертиром и предателем, и угрожая поджечь хату, если он не пустит их внутрь. Не желая подвергать опасности Аню и своего маленького сына, Алексей впустил их в хату. Свалив оружие на лавку, и усевшись за стол, они потребовали еды и самогона. Пришлось накрывать стол. Напившись и наевшись, они развеселились, и красномордый стал приставать к Ане. Видя это, Алексей попытался его утихомирить, но красномордый, выкатив пьяные глаза, привстав с лавки и опершись руками на стол, процедил: « Ты что же это, сукин сын, дезертир! Мы вместо тебя, не жалея свой жизни бьёмся с немецкими захватчиками, а ты для нас, красных партизан, бабы свой пожалел? Да, за это я тебя и твоего сынка - гадёныша лично пристрелю». Слыша такую речь, сидящие за столом партизаны, радостно загомонили. Поняв, что добром уже всё это не кончится, Алексей решил, что пора от них избавляться. Схватив лежавший на лавке автомат, он одной очередью уложил всех наповал. Какого же было его удивление, когда, рассматривая документы убитых, он обнаружил, что красномордный начальник до войны был секретарём райкома партии, а сейчас состоял на службе в полиции. Остальные трое его подручных, были уголовниками и имели справки из разных немецких комендатур об освобождении их из тюрем.

   После этого случая Алексей твёрдо решил, что ему необходимо как можно скорее возвернуться на Дон. Теперь он точно знал, что он с коммунистами ему не по пути, но и быть под немцем он то же быть не хотел. – Будет, что будет. Приду домой, там и решу – подумал он. -Главное, это семья и мой маленький сын-. Простившись и наказав Ане беречь себя и их сына, Алексей ранним утром ушёл домой, на Тихий Дон, довершать дело незаконченное Григорием.