Зимний день клонился к вечеру. Термометр показывал почти -25 по Цельсию. По замёрзшей и заснеженной степи зимы 1943 года, устало брела рота солдат, таща с собой два миномёта. Впереди роты на конях, подняв воротники полушубков и отворачивая лица от ледянящего ветра, ехал командир роты с четырьмя офицерами, один из которых был капитан медицинской службы по фамилии Демнов, а звали его Михаил. Родом он был из донских казаков. Несмотря на то, что Михаил был не старше двадцати пяти лет, но воевал он уже с первого дня войны и вдоволь хлебнул военного лиха. За первые два года войны Михаил успел повоевать от самой границы до Воронежа, побывать в окружении, бежать из плена и вот теперь после очередного ранения он оказался в части, состоящей сплошь из сибиряков, а точнее из сибирских казаков, «папаш», как он их звал про себя. Это были семейные казаки, основательные, рассудительные, прекрасные стрелки и самое главное они были не пуганы немецкими «клещами» и окружениями. Здоровье у них было прекрасное, а сами они были к морозу привычные, так что работы у Михаила не было никакой работы, если не считать регулярной выдачи дополнительной дозы спирта к «наркомовским сто граммам», до которых они были сильно охочи. К ночи сильно похолодало. Ветер, гоня позёмку, усилился. Всем было ясно, что чтобы не замёрзнуть в степи, надо искать какое-нибудь жильё. Командир достал бинокль и стал осматривать окрестности. В свете луны, в той стороне, где село солнце, он сумел разглядеть какие-то стога. Следовательно, не так далеко было жильё, подумал он. Услыхав, что в трёх верстах есть жильё а, следовательно, и отдых сибирцы оживились и зашагали веселей. Командир вызвал к себе группу разведчиков и приказал им проверить, нет ли в направлении видневшихся стогов немцев. Выслушав приказ, разведчики надели маскировочные халаты и растворились в белой круговерти безмолвной степи. Не прошло и часа, как они возвратились. Разведчики сообщили, что впереди за стогами находится небольшой хутор хат на двадцать и что он занят немцами. Охраны нет, но, судя по всему в хуторе не больше роты немцем, а на улице стоят два немецких танка. Выслушав донесение разведки, командир принял решение захватить хутор и выгнать немцев. Затем он отдал приказ, скрытно выдвинуться к околице хутора и обстреляв хутор из миномётов в пешем строю атаковав немцев, выбить их из хутора. Рота, развернувшись в цепь, скрытно подошла к околице хутора. Миномётчики, установив миномёты, дали залп и затем с криком Ура! Рота пошла в атаку. Немцы, уже спавшие по хатам и не ожидавшие нападения, практически не оказали никакого сопротивления. Выскакивая полураздетыми из натопленных хат, они кинулись к танкам, которые на морозе с трудом завелись и к двум бронемашинам, которые, урча увезли их в замёрзшую степь. Победа была полной. Немцев даже не преследовали, понимая, что в такой мороз, да ёщё и сильный ветер они долго не продержаться и скоро замёрзнут.

   Рота сибирцóв разместилась в натопленных хатах. Хуторяне радостно встретили своих освободителей и ничего для них не пожелали. Резали баранов, телков, поросят, несли самогон кто в чём, от банок и четвертей, до бидонов. Командир отдал приказ о праздничном ужине в честь освобождения хутора от немецких захватчиков, и сибирцы рьяно принялись с помощью хозяек за приготовление сибирских пельменей. Праздник удался на славу. Гуляли за полночь. Затем, разобравшись по хатам и забравшись на горячие печки, рота улеглась спать. После сытного ужина зарывшись в снег, прикорнули и выставленные караулы.

   Не спали только немцы. Оставшись почти без тёплой одежды, в одних бумажных шенелюшках, немцы понимали, что они обречены на медленную и мучительную смерть в зимней степи. Закутавшись в тряпьё и выпив последний шнапс, они, спасая свою жизнь, приняли решение при поддержке двух танков и двух бронемашин атаковать и захватить спящий хутор. Немецкая атака началась с обстрела хутора танковыми орудиями. От первых же разрывов танковых нарядов загорелась хата, где располагался командир роты. Сибирцы´ соскакивали с печей и выскакивали из хат на улицу, на снег, в одном исподнем, босяком, но с оружием в руках, плохо понимая спросонья, что происходит. Командир, легко контуженный, с пистолетом в руке, но, как и все в кальсонах, без гимнастёрки, босяком, матеря всех и вся, на чём свет стоит, приказал своему не совсем проснувшемуся и не совсем протрезвевшему воинству отступать за околицу в степь. Немцы же, войдя в хутор, сразу кинулись по хатам отогреваться, не думая о преследовании противника. Сибирцы' же оказавшись за околицей, посидев на снегу с пол часа и протрезвев, стали в цепь. Никогда за всю войну Михаил не видел ничего подобного. Не было ни паники, ни страха. Босые, в одном исподнем, при тридцатиградусном морозе, по колено в снегу, сибирцы пошли в атаку и в жарком штыковом бою перекололи и перерезали немецкую роту, выгнав немногих уцелевших немцев из хутора замерзать в зимнюю степь. После чего сибирцы' выпив по- новой и закусив опять залезли на печки досыпать.

   На другое утро, когда солнце уже встало и стояло уже высоко над горизонтом, раздался рокот мотора и над хутором стал кружить немецкий самолет. Сделав два круга, он приземлился на заснеженном выгоне. Из самолёта вылез немецкий офицер в кожаном пальто с меховым воротником и направился в хутор. Немецкий самолёт неторопливо взлетел и, помахав крыльями, полетел на запад. Офицер, зайдя в хутор, направился к хате, над которой развивался немецкий флаг и где теперь размещался командир роты. Ничего, не подозревая, немецкий офицер взошёл на крыльцо и на нём нос к носу столкнулся с советскими офицерами, выходившими от своего командира. Немец не растерялся и, спрыгнув с крыльца, бросился бежать. Однако далеко убежать ему не удалось. От других хат на перерез ему бросились сибирцы и быстро его скрутили. Допросив его, выяснили, что немец был офицер связи, привезший приказ немецкого командования располагавшейся здесь немецкой роте об отражении наступающего противника и о запрете отступления, вплоть до расстрела. Офицер был в чине обер лейтенанта, молод и хорошо образован. Как выяснилось на допросе, по гражданской специальности он был историк, окончил Берлинский университет, отец его имел карандашную фабрику в Франкфурте на Майне, он был один сын, не женат и служил при штабе фельдмаршала Паулюса. Арестованного немецкого офицера, которого звали, Вальтер Шредер, поместили в сарае, где располагался медицинский пункт, под присмотром двух санитаров. Немец оказался разговорчивым, неплохо говорил по-русски, вставляя, однако немецкие слова. Узнав, что Михаил из донских казаков и что вся рота казачья, Вальтер, пришёл в прекрасное расположение духа. – Это замечательно. Мы одна кровь, арийская!- разглагольствовал он, расхаживая по сараю.- Как мне повезло, что я наконец-то столкнулся с арийцами. О! Это великая честь скрестить с вами оружие. Только мы, арийцы, есть истинные воины и нам должен принадлежать весь мир.- Затем он стал рассказывать о своей семье, о себе, достал фотокарточки и стал их всем показывать.

- Казаки,- возбуждённо говорил он, глядя в глаза Михаила - это избранная часть арийских воинов, назначение которых охранять традиции своего народа, охранять свою землю, веру отцов, сохранять воинскую культуру и воинские традиции. Уничтожение казачества это преступление перед арийским народом. К этому стремятся только те народы, которые ненавидят арийцев и стремятся уничтожить их, так как арийцам по праву сильного, принадлежит весь мир. Все эти народы не воинственны и трусливы, стоят на низшей ступени воинского искусства, не верят в единого Бога и поклоняются Дьяволу. Цель их власть во всём мире через деньги и ложь. Именно они придумали пошлую сказку о происхождении человека от обезьяны, так как они сами и есть полуобезьяны.- Затем тихо он продолжил. – В германии мы это поняли и сделали арийцев свободными. В Советской России арийцы находятся под властью толмудистов на положении рабов. Их убивают, унижают, арийскую культуру оплёвывают, наших арийских женщин, заставляя сожительствовать с обезьнообразными недочеловеками и расово неполноценными народами, вливая в нашу арийскую кровь 1и 2 группы кровные отбросы. Даже Христа порхатые иудеи распяли не столько за его взгляды, а, сколько за ненавистью нему как арийцу. Христианство-это вера арийцев, вот почему мы должны всегда его защищать не жалея своей жизни - вещал он казакам. – То, что немцы и русские, потомки арийцев убивают друг друга, это всё козни плешивых дьяволят и их отца Сатаны, и когда мы объединимся, то сможем очистить Землю от этих изуверов и уродов. – Закончил же он свою беседу с казаками такими словами - Придёт время, возродятся Русская и Германская Империи, и мы объединимся в святой арийской борьбе против картавых слуг дьявола -

   К обеду в деревню приехала машина из батальона и Вальтер стал допрашивать особист Марк Бухбиндер. Вальтер ему нагрубил, отказался отвечать на вопросы и вообще заявил, что с этим недочеловеком и человекообразной обезьяной ему арийцу не очём говорить. Марк Бухбиндер, вытирая платком, жирное заплывшее лицо стал орать на него, называя грязным немецким выродком, фашисткой сволочью и недорезанным арийцем. Вили этого вынести не смог и, схватив стул на котором он сидел, долбанул Бухбиндера по его жирной плешивой башке. Тот выхватил пистолет, но, Вальтер, бросился на него, и между ними завязалась борьба, не на жизнь, а на смерть. Будучи моложе и ловчее, Вальтер всё же, отобрал у Бухбиндера пистолет и с удовольствием пустил ему пулю в лоб. Затем, отбросив пистолет, уселся на стул и стал ждать решения своей судьбы. Вбежавшая на выстрел охрана особиста сначала зверски избила Вальтера, а затем выведя его во двор захотела его расстрелять, но сибирцы' окружив охрану не позволили совершить самосуд. В результате Вальтера под охраной увезли в штаб полка, где по дошедшим до роты слухам и его и расстреляли.

   Разговоры Вальтера крепко растревожили Михаилу душу. Он вспомнил, как после выписки из госпиталя после тяжёлого ранения был направлен для дальнейшей службы в тыловой госпиталь. В госпитале его встретили плохо. Оказывается, что его место начальник госпиталя берёг для другого, своего человека. После жизни на передовой, жизнь в тыловом госпитале Михаилу казалась Раем. Однако скоро он подвергся настоящей травле со стороны начальника госпиталя и его окружения. Цель была одна. Спровоцировать его на необдуманный поступок и как нарушившего воинского дисциплину отправить на передовую. Начальником госпиталя был Соломон Шибиц, его замом Абрам Гольцман и всё окружение было той же крови и с такими же плешинами. В госпитале царило пьянство и разврат, а кто не уступал сексуальным домогательствам партийно-советского руководства госпиталя, тех быстро отправляли на передовую или в штрафбат, а на их место набирали новых молоденьких медсестёр. Михаилу приглянулась одна медсестра Аня, с которой он познакомился и стал встречаться. Через некоторое время Аня пожаловалась ему, что Гольцман не даёт ей проходу и угрожает, что если она с ним не переспит, то напишет на неё такую «телегу», что загремит она прямо в штрафбат. Михаил решил переговорить с Гольцманом, однако разговор не получился, Гольцман стал угрожать расправой. У Михаила взыграли кровя и он достав пистолет и взведя курок приставил его ко лбу зама начальника госпиталя предупредил, что если травля его и Ани не прекратится, то он пристрелит его как последнюю шелудивую собаку. При этом он добавил, что передовой он не боится и с удовольствием уйдет в любую действующую часть. Когда пистолет был приставлен к маленькой плешивой головке, куда только делось хамство и надменность у коммуниста-толмудиста. Михаил увидел серое потное лицо смертельно напуганного человека, с выпученными глазками и трясущимися толстыми щеками. Плюнув в рожу этого урода и ударив в пах ногой Михаил под визг и вой Гольцмана ушёл в свою палатку. Чем бы закончилось это столкновение неизвестно, так как такие нелюди злопамятны и обид не прощают. Однако Бог свершил своё правое дело. Ночью, во время воздушного налёта немецкая бомба попала в дом, в котором квартировал Гольцман, так что всё закончилось благополучно для Михаила и Ани. Однако находиться в таком вертепе Михаилу было омерзительно и поэтому, при первой же возможности он подал рапорт о переводе его в строевую часть и вот таким образом он оказался в роте сибирцов.

   На вторые сутки после взятия хутора решено было идти дальше. Ветер стих и только ядрёный морозец обжигал лица. Рота, построившись, двинулась на запад, и только Михаил с двумя санитарами замешкались на хуторе. Откуда не возьмись, из ясной синевы неба вывалился немецкий самолёт и стал кружить над хутором. По-видимому, это был самолёт, лётчик которого был в свободном поиске. Увидев Михаила на белом коне, он принял его за важную персону и решил его атаковать, чтобы уничтожить. Видя такое дело, Михаил стал скакать вокруг хат, пытаясь спрятаться от пулемётных очередей. Сделав несколько заходов и расстреляв свой боезапас, лётчик решил всё же уничтожить всадника, сбросив на него бомбу. Бомба разорвалась не далеко от Михаила, убив коня и тяжело ранив его в грудь и ногу. Командир роты, наблюдая за самолётом, послал нескольких солдат проверить, чем окончился налёт. Вернувшись, они доложили, что Михаил убит и что они его похоронили в воронке. Командир роты выругался, кляня всех фашистов, и приказал роте двигаться дальше. Михаил же не был убит. Он был в шоке и без сознания. Прошло некоторое время, он пришёл в себя и попытался выбраться из-под груды замёршей земли, которой он был засыпан. Ребятишки, бегавшие на улице, заметили, что земля шевелится, и позвали своих родителей, которые, раскопав могилу Михаила вытащив его на свет божий.

   Так Михаил оказался в тыловом госпитале. Ранения у него были серьёзные. При первом осмотре хирург пришёл к выводу, что ногу ему надо ампутировать. – Откуда ты молодец?- спросил он, разглядывая раненую ног. – С Дона. Уроженец станицы Усть-Медведецкой- ответил Михаил кривясь от боли. – Так значит мы с тобой земляки. Я с Хопра. Рожак станицы Усть-Хопёрской. Ногу твою я постараюсь спасти. Ведь казаку без ноги никак нельзя.- Как и обещал тот хирург ногу Михаилу он спас, за что Михаил был ему безмерно благодарен. Однако ранение в грудь привело к заражению крови. Спасли его чудом. Так Михаил оказался в глубоком тылу, в Оренбургских степях. Как тяжелораненого его периодически выносили на носилках на улицу. Однажды поднялась песчаная буря и его не успели занести в палату. Спохватились о нём только после бури. Стали его искать. Михаила же замело песком так, что его едва откопали. До самой смерти у него из рубцов выходили эти песчинки. Пробыл он в госпитале почти год. А тут ещё отказала одна почка. Лечился помидорами и арбузами. Однако молодость и казачье здоровье взяло своё. Потихоньку стал ходить на костылях. Конечно, о продолжении военной службы не могло быть и речи. Так его и комиссовали, дав ему первую группу и отправила домой умирать. Напоследок на вещевом складе его ещё и обворовали, украв офицерскую форму и оставив ему кургузую солдатскую шенелюшку с видавшими виды застиранной гимнастёркой и солдатскими обмотками. Однако не тут-то было. Не того характера, не той крови был Михаил, чтобы умирать. Навестив маманю с сестрой, он решил во чтобы то не стало учиться дальше и стать врачом, как завещал ему батя. Один знакомец ему сказал, что в Курске собираются открыть медицинский институт. Михаил на костылях уезжает в Курск, чтобы попытаться стать студентом медицинского института. Приезжает он Курск и спрашивает- А где здеся медицинский институт?- Ему отвечают – Вот видишь эти руины, это и есть медицинский институт- Смотрит Михаил, а возле руин небольшое полуразрушенное здание- Дай –думает -зайду и поспрашиваю. Могёт быть кто что и знает.- Заходит, значит, он и видит, сидит за столом женщина, закутавшись в платок, и что-то пишет. А он, значит, спрашивает её - Слыхал мол я, что здеся институт медицинский открывается. Хочу я в него поступить. Сам я окончил Военно-медицинское училище в г. Киеве перед самой войной. Имею звание капитана военно-медицинской службы. Воевал. Имею награды, в том числе орден Красной звезды.- А она ему в ответ. – Милый ты мой! Я и есть ректор этого института, и более нет у меня никого, акромя тебя, да лошадки с телегой. Будь ты моим заместителем (проректором) по хозяйственной части, а когда мы хотя бы один корпус института немного восстановим и сделаем пригодным к учёбе, приму я тебя в студенты.- Так Михаил стал первым проректором Курского медицинского института, восстанавливал его, а затем учился в нём и, закончив его, стал врачом-хирургом, продолжая дело своего бати честно служить людям до самой своей смерти.