Шел снег. Тихо и бесшумно сыпался на землю большими хлопьями, устилая морозную землю тёплым, похожим на пух ковром. Холода не чувствовалось совсем, и двигаться было легко и приятно.

Шли верхами. Так было быстрее, да и веселее. Лес на ряжах стоял чистый, высокий, совсем не такой, как в затхлых, заваленных гнилыми пнями распадках. Олег шёл первым, временами делая короткие остановки, дожидаясь своего товарища Рому, который плёлся всё время сзади и немного прихрамывал.

Шли молча, и каждый, наверное, думал о своём. Да и наговорились за неделю, что пришлось провести на зимовье.

— Неудачно вышло. Можно сказать, хреново, — размышлял Олег, ломая голову над тем, что кому-то понадобилось поганить солонец. Соседей поблизости не было, жилья за полста вёрст не сыщешь. А тут какой-то умник специально наведался, высыпал в старую истоптанную зверьём яму известь. И ведь нашёл же время, не поленился. Следы, конечно, остались, и Олег уже догадывался, чьих это рук было дело. Хорошо хоть домик не спалили, оставили. Для кого вот только? Солонцом и держалось место. Отпуск, можно сказать, прошёл впустую. Правда, то, что хотели, получили. И осень удалась на славу. Дни стояли ясные, немножко морозило по ночам. Рябчиков поели, Ромка душу отвёл. Где там, в городе. Любой куст — природа. Такое только во сне и увидишь. Вот зверя не добыли, обидно. Хотелось кабашика небольшого. «Тащить-то с ума сойдёшь, — переживал старые мысли Олег. — А так хорошо, свежо, снег. Вон как падает!» Он даже не поднимал ног, таким лёгким был этот первый подарок зимы. Изредка только перебрасывал свою старую курковочку, ждал семенящего Рому, оглядываясь вокруг прищуренными глазами, жадно вдыхая первые и самые приятные мгновения зимы. Он знал, что скоро всё это пройдёт и превратится в невыносимую муку. Станут донимать морозы, и ветер, и однообразные зимние вечера. Будет с нетерпением ждать и бредить весной, проклиная последнюю стужу.

Но сейчас всё было не так. Попадались совсем свежие следы кабанов, даже медведя. Зверь рыскал, как очумелый. Первый снег всегда будоражил лесных жителей. «Самое время охоты», — вздыхал Олег, удивляясь совсем свежим переходам. Но день не был резиновым, и идти по следу, а потом сидеть ночь у костра, хоть и романтично, но неуютно. Да и продуктов оставалось на раз перекусить.

Где-то внизу проходил зимник и ходили лесовозы, на которые очень надеялся Олег. Он был уверен, что за этим дело не станет, и долго ждать попутной машины не придётся. Лишь бы места в кабине хватило.

Временами налетал ветер. Словно вздох, тяжёлый и протяжный, проходил он по вершинам кедров, слегка их покачивая. Потом вновь воцарялась тишина, в которой было слышно даже биение собственного сердца. Ряж помаленьку заканчивался, и дорога пошла под гору, чего Олег не любил. Ему больше нравилось тянуть вверх, и чтобы долго. А для его крепких, с детства привыкших к тайге ног это было одно развлечение.

— Давай-ка, паря, передохнём. Вижу, убрался ты капитально. Как старый мерин борону тащишь, — предложил в очередной раз Олег, усмехаясь без злобы над притомившимся товарищем, уже высматривая место под короткий отдых. — Доедим твоего рябчика, почаюем. Время пока есть. А там, глядишь, поросёнок какой зазевается. Поджидает нас под горочкой. Вот, мол, я, берите меня. А дубняк там хороший, жёлудя всегда много. Сейчас весь кабан там. Тут мы его и возьмём тёпленьким.

Приунывший до этого Рома шустро скинул рюкзак и принялся утаптывать место под костёр. Скоро затрещали сучья, и воздух наполнился горьковатым дымком.

Сидели молча, ожидая, когда закипит в чайнике. В дороге Олег сорвал несколько ягод шиповника, пригодился и лимонник, что в изобилии рос недалеко от зимовья. Чай вышел душистым, с наваром от берёзовой чаги. Доели остатки мёда, потом покурили одну на двоих. Нехотя перекидывались фразами. Негромко смеялись. Ромка охотником не был, больше франтился. Особенно своей экипировкой, да редким, совсем новым ружьём, с которого он едва ли не сдувал пыль, а этого Олег не любил. Оно, конечно, правильно. Уход за оружием необходим. Но в лесу это как-то обижало. Хуже будет, когда оно в нужный момент промолчит, а такое тоже бывало.

— Ты, Рома, не спеши лишний раз за ружьё хвататься. Поглядывай лучше по сторонам, и под ноги не смотри. Дурная эта манера, сразу видно, городской. Наверное, с девок глаз не спускаешь? И головой не верти.

Ромка морщил брови, дулся, но не спорил.

…— А зверь не мишень. Стоять на месте не будет. Поэтому не отвлекайся мыслями. Подмечай, что увидел. Где кора ободрана. Там птица взлетела. В тайге случайностей не бывает. Услышал ворон, всё. Считай, кого-то обсуждают. Здесь своя грамота. Но зверя перехитрить сложно, а увидел, тогда не медли, стреляй. И на мушке долго не держи, зверь ждать не будет. Это тебе не мишень в тире.

Олег говорил не спеша, объясняя повадки каждого зверя, наделяя его разумом, и всякий раз сравнивал с человеком.

— Ну а если медведь неожиданно выскочит? Тогда как же? — озираясь от каждого налетевшего шороха, вопрошал Ромка.

— Я бы не стал, — почему-то с усмешкой ответил Олег. — Жалко мне косолапых. Кому они вредят? Пасек не стало, разорять нечего. А питаются они больше растениями. Разве что шатуна встретить. Не знаю. Не слышал про такое. Наши медведи обычно дают дёру, если человека завидят. Не знаю, мне их почему-то жалко. Боятся они нашего брата.

Олег некоторое время молчал, потягивал сигарку, и как будто вспоминал. Потом улыбнулся. – Знавал я одного отчаянного парня. Росточком-то вроде тебя. Генка, что ли. Глаза голубые голубые. Улыбка до ушей. С Биробиджана вроде. Да тоже в милиции работал, водителем. Может ты и знаешь его. И время, как сейчас. Снежок сыпет. А ещё издали пятно заметили. Кабан ни кабан, или медведь. Следы–то вот. Точно, косолапый, не залёг ишо. Чего не сиделось бедолаге. Мы к рёлке подьехали, а идти в неё страшновато, ружьё на троих одно. А его же выгнать надо. Он там по кустам бегает, рычит, на открытое место не идёт, знает. Тут Генка, вот так бросил окурок, и главное, улыбается по-детски, ну смеётся над нашей трусостью. Дай говорит твоё ружо, пойду его буцкну. А Лопатин, тоже, лиса старая, не даёт. Ему-то страшно и жадно видать. Ну ладно говорит. Идите на другую сторону, я его на вас погоню. Это Генка говорит нам. Вырубил берёзку молодую, вроде дубины, и пошёл в лес. И видно. Мишка встанет на дыбки, бросится, а Генка как затопает на месте, и тоже рычит. По стволам стукает, а назад ни шагу. Тот обратно. Так и выгнал на Лопатина. А тот-то его уже в упор. Так вот паря. А ты говоришь. Медведя боятся, в лес не ходить.

Пока Олег рассказывал, Ромка неотрывно слушал, словно истории, подобные этой собирал в копилку.

— А тигр если?

— Ну, сказанул. Их тут сорок лет не видели. Последнего, наверное, до революции убили. Ну, ещё на Тигровой, Толя Козырев с Березиным, извели парочку. Шкуру на трактор прицепили, так героями в деревню и въехали. Потом вся Столбова неделю на ушах стояла. Ругали их шибко. А больше не слыхал. Голодно ему в наших лесах. Конкуренция большая. Может, в Китае, если не съели ещё.

— Ну а вдруг, — не унимался Ромка, которому больше нравилось сидеть, чем нести свой рюкзак.

— Да ты не каркай. Ворона. Но если увидел, то снимай штаны. Он тебя первый на мушку возьмёт. Хитрый зверь. Очень хитрый. Да ты его почуешь. Говорят, кто к лесу не привычны, у тех жилы стынуть начинают, страхом чуют, за километр. Но мне такое непонятно. Я или вижу, или слышу. Но всё равно, бояться любого зверя не надо. Он это чувствует. Смотри ему на кончик носа, и уйдёт. Да то пустой разговор, — махнул рукой Олег и вздохнул. — Где мы будем, когда он из кустов выскочит?

— Я не боюсь! Все мозги вышибу, — геройски заявил Ромка, по привычке схватив своё ружьё.

— Смотри не промахнись, — посмеялся Олег и нехотя поднялся.

Присыпав остатки костра, тихо потянулись дальше, уже вниз.

По-прежнему падал снег, но в воздухе уже начались изменения. Стало заметно свежее, и Олег почувствовал, как ему стало поддувать из-под низа. Видимость заметно ухудшилась. Рома старался не отставать и всё время донимал глупыми, по-детски наивными вопросами. Олег ворчал в ответ или отмалчивался, делая вид, что не слышит. Не хотелось нарушать тишины. Другое дело в зимовье, особенно, если горит огарочек, а в печке потрескивает смолистое полено. Тут сам бог велит открыть сердце.

…— Конечно, есть. Куда бы он делся! Вон же его следы на дереве. Кору драл, метку ставил. А то кабаны прошли.

…— Ну, где же один!? С десяток прошло. Вот чудак человек. Они же не солдаты, цепью бегать. След в след. Видал, куда борозда в снегу, оттуда и пришли всем табуном. А снег присыпан в другую сторону. Туда и побежали.

…— Догонишь ты их... Они уже у чёрта на куличках. Вон как прытко пошли. Может, вспугнул кто. А вон видал, калина обломана. Мишаня хозяйничал. Где-то рядом бродит, корова лесная. Скоро в берлогу заляжет, а может, яму найдёт, нагребёт сверху, и до весны. Они это умеют.

Заслышав про медведя, Рома слегка пригнулся, на всякий случай скинул дробовик и проверил заряды.

…— Не дрейфь, ему не до нас. Он один, а нас-то двое, — рассмеялся Олег.

Вошли в орешник, и продвигаться стало труднее. Ружья всё время цеплялись за густо переплетённые лианы кишмиша, а кое-где и вовсе приходилось разворачиваться и идти обратно, петляя, теряя от этого и время и силы, обходя непролазные лесные заросли.

— Самое гиблое место, пропади оно пропадом, — в сердцах ругался Олег, вырывая из плена совсем сбившийся рюкзак, заправляя на ходу в штаны уже мокрую рубашку. — Вот напасть где! Сгори она огнём. Ничто не берёт.

Рома тоже воевал с зарослями и всё время переживал за своё ружьё и за то, что пошли по верху. О приятном он давно забыл. Туда, мол, легче было, совсем позабыв, как чавкал в своих хромовых сапожках по топкому ручью. Рома был неисправимым горожанином, которого надо было только терпеть.

— Ты бы лучше ружьём снег не черпал! Набьёт снега в ствол, будет тогда тебе розочка в подарок на восьмое марта. И небось, ещё с предохранителя снял, когда след косолапого увидел. Весь бок истыкал мне своей пукалкой, — ворчал Олег, пытаясь сбить собственную досаду. — Разряди. За километр, наверное, всех зверей распугали! Потом по чистому пойдём, зарядишь. Только не забудь. Я-то точно забуду. Вдруг рябчики. Ты же у нас главный специалист по пернатым.

Олег улыбнулся.

— Пошли, что ли. Сидеть-то до вечера можно.

Не пройдя и полста шагов, он остановился и, приподняв руку, долго слушал.

— Как будто завизжал кто? И с придыхом таким, будто задавили, — перешёл на шёпот Олег. На подсвинка похоже, а тем ещё рано воевать.

Олег на минуту задумался, не обращая внимания на изнемогающего от остановки Ромку. Снег летел уже сплошной пеленой, с хорошим напором, и всё походило на зарождающуюся метель.

— А может, медведь напал на стадо? — не выдержал долгого молчания Рома, в который раз скидывая ружьё.

— Да погоди ты с медведем, — осёк его Олег. — Сказанул тоже, стадо. Табунчик.

Он ещё постоял, потом кисло вздохнул и тронулся дальше.

— Сам-то чего слышал? Идёшь, ветки ломаешь. В лесу ведь!

Этот лесной звук почему-то озадачил его, но потом, перебрав все возможные версии, он сошёлся на рыси. Эта плутовка могла запросто подкараулить и задавить поросёнка.

Как только мысль разрешилась, идти стало легче, а на уме уже вертелась другая задача. Где-то был косогорчик, который не хотелось проскакивать. Блудить по заснеженной тайге ему совсем не хотелось. При его-то опыте… От волнения и ходьбы Олег здорово раскраснелся. Вскоре они вышли на склон, до основания утоптанный и изрытый зверем.

— Опоздали мы, паря. Кабаны рылись, — с досадой проговорил Олег. — Совсем свежие. Всю поляну утоловали. Вот бы скрасть. И дорога, вот она, рукой подать. Тут бы и документы твои пригодились бы, в случае чего.

Олег с грустью посмотрел на растерявшегося Рому и вздохнул.

— А чего ты такой растерянный, как будто на хвост наступили?

Рома, чем-то озадаченный, подошёл вплотную к товарищу и почти шёпотом проговорил:

— Я там, в кустах, что-то видел. Промелькнуло. Большое.

Олег огляделся по сторонам и снова вздохнул.

— Леший, наверно. Ему только в кустах и прятаться, — посмеялся Олег. — Устал ты, паря, однако. Где человек, да ещё с ружьём, ты за версту не увидишь зверя. От твоих сапог такой запах, что вся живность врассыпную.

От сказанных слов Рома воспрял, поправил поклажу, и они оба вскоре вышли на открытое место. С высокого, почти отвесного обрыва с трудом из-за летящего снега просматривалась накатанная лесовозами дорога.

— Ну, кажись, пришли, — с облегчением сказал Рома и как всегда быстро скинул свой рюкзак к ногам. Усевшись на него, он стал возиться со своим ружьём, бережно протирая с воронёных стволов налипший снег.

— Куда спешишь, как голый в баню, — усмехнулся Олег, видя, как Роме не терпится спрятать поскорее своё богатство. Он тоже стал освобождаться от тяжести, пытаясь одновременно стянуть с плеч и мешок, и ружьё. И в то самое мгновение он отчётливо услышал за спиной лёгкий шорох, а затем непривычный для его уха рык. Он только успел повернуть голову, как краем глаза увидел горящие пламенем глаза и огромную огненно-рыжую морду зверя. А ещё он успел разглядеть похожие на обнажённые кончики сабли клыки и красную пасть. Он еще не успел сообразить, что это такое, как почувствовал на своём правом плече сильный удар, обжигающий холодок и то, что он оторвался от земли и летит, собирая телом по земле сухие ветки.

Перевернувшись в воздухе, он напряг в страхе и ожидании всё тело. Оказавшись среди молодых осинок, он тут же попытался вскочить на ноги, одновременно отыскивая глазами зверя и Рому, почему-то ожидая, что вот-вот прозвучит выстрел. Но Рома не стрелял.

Когда Олег облокотился на левый бок, его пронзила острая боль. Он глянул на руку и увидел, что бушлат в рукаве разодран, вся его правая лопатка со спины почти голая, а рука — он её не чувствовал, вернее, не управлял, словно болталась, как привязанная, висела плетью, не способная ни на что. Олег растерялся, но в это самое мгновение он увидел Рому, который стоял в нелепой позе дуэлянта и возился с ружьём.

«Допрыгались», — промелькнуло у Олега в голове. Через секунду зверь уже подмял под себя бедного Рому, стараясь добраться почему-то до его головы. Рома молча отбивался, защищая себя своим же рюкзаком. Он по-детски дрыгал ногами, пытаясь сбросить с себя зверя. Это ободряюще подействовало на Олега. Он вдруг почувствовал, что совсем не испытывает страха. Тело и душа его наполнились невероятным приливом силы и какой-то нечеловеческой злобы, словно спавшей в нём до этого в отдалённых уголках его сознания. Его словно подбросило над землёй. Не чувствуя боли, он дико заорал и, подскочив со спины, пнул зверя прямо под хвост, на практике зная, что это самое чувствительное место у любого живого существа.

Кошка на мгновение приподнялась, потом отпрыгнула и замерла, оставив свою прежнюю жертву. Глаза хищника, наполненные настоящей звериной яростью, впились в Олега, а самый конец хвоста нервно подрагивал. Тигр немного осадил тело и пригнул голову, по-прежнему не отрывая своих жёлтых глаз. В это мгновение Олег потерял равновесие, немного оступился и отвернулся от зверя, пытаясь осмотреться под ногами. Под руку попался ствол молодого сухостойного дерева. Он знал, что смотреть тигру в глаза всё равно что видеть смерть, но и отрывать взгляда было нельзя. Раздался пронзительный рык, и тигр выпрыгнул вперёд. То же самое сделал и Олег, ствол в руке хрустнул от напряжения, и он оказался лицом к лицу со зверем, вооружённый лишь куском сухого дерева. Пальцы судорожно впились в его единственное оружие. Волосы на его голове встали дыбом и зашевелились. Отступать было некуда. Он судорожно сжал челюсти и зарычал, да так сильно, что едва не выплюнул на снег глотку.

Тигр сделал короткий молниеносный выпад и, приподнявшись на задних лапах и выставив далеко вперёд свои острые когти, ринулся в атаку, подминая под себя беззащитную жертву. Он двигался, как молния. Олег по опыту знал, что все хищники атакуют левой лапой, но даже не успел отреагировать на это молниеносное движение. Последнее, что успел он увидеть, это блестящую мочку носа и белые зубы. Не задумываясь, он выбросил вперёд левый рабочий кулак с зажатой намертво сушиной, ткнув ей в самую пасть хищнику. Его развернуло, завертело, в глазах потемнело, а потом всё залило красным цветом.

Когда он очнулся, то сквозь пелену увидел почему-то папиросу. Она дымилась, и кто-то совал ему её в рот. Над ним сидел парнишка лет двадцати пяти, одетый в собачью шапку, и улыбался. Эту рыжую шапку Олег поначалу спутал с тигром. Он сразу всё вспомнил и спросил, где Рома и куда делся зверь.

— Ничего, — нарочито растягивал слова парень, — нормально всё будет. Всё путём. В больнице и не таких заштопывают. Уши на месте, глаза тоже на месте. А сначала подумал, всё. Думал, выдрала сволота. А как будто нет глаз, так заплыло, — не умолкая, говорил голос. — Как Мухамеда Али на ринге отделала. Под котлету.

Олег всё же приподнял голову и разглядел колёса большого лесовоза.

— Где тигр, ты, балаболка! — чувствуя, как начинает свирепеть, выругался Олег. Кровь на его губах запеклась, он едва выговаривал и почти ничего не видел. — Что ты мне эту херню суёшь! Воды дай! Или хоть водки. Болит всё.

— Ушла, дядя, вся водочка. На перевязку ушла. Скажи спасибо, что не выпили, за упокой твой души. Весь мой магарыч ушёл на тебя, — сказал водила. — Ну да не беда. А пить тебе много не советую. Ширинку-то чем расстегивать будешь? Руки-то, как верёвки, болтаются. Правая-то ещё ничего. Плечо малость диранула. А могла и вообще… С собой утащить. Повезло вам, что сигнал у меня в машине хороший. Если бы не он… Разорвала бы обоих. Ах, водочки бы сейчас. За такое дело не грех и выпить, — вздохнул парень. — Всё извели.

— Ну, хоть от мочевого пузыря не помру в дороге. За это спасибо, — сказал Олег. Все засмеялись, и он услышал знакомый голос. — Рома! С тобой-то всё в порядке? Ружьё-то твоё цело, или хана ему? Сильно поцарапал? Сам-то цел? — спросил Олег, пытаясь шутить, и чувствуя, как нестерпимая боль душит его. — Береги его. Вот оклемаюсь, я его на твоей спине разобъю к чёртовой матери. Снайпер хренов.

Он закрыл глаза, вернее, сжал от отчаянья, потому что увидел свою правую руку, вернее, то, что осталось от неё и выглядывало из-под покрасневшего тряпья.

Потом была долгая, бесконечная дорога, лентой уходившая в бесчисленные повороты, спуски и подъёмы. В тесной кабине ему хотелось свободы, пуп его от напряжения грозил развязаться. Он орал, переходил на песни, потом снова забывался. Мужики, как могли, подбадривали, совали последнее курево и тоже терпели.

Потом была больница и всё те же бесконечно долгие и однообразные дни. Длинныё больничные коридоры, однообразная, тупая боль и неиссякаемый поток мыслей, который не прекращался ни днём, ни ночью. Один раз приходил Рома, чтобы попрощаться. Он отделался лёгким испугом и несколькими царапинами и обещал, что в лес больше ни ногой. А если и отважится, то только с автоматом Калашникова, на что Олег, конечно же, рассмеялся.

Он долго думал о том тигре, и однажды его посетила печальная мысль. Ему вдруг показалось, что это была его последняя охота, и тигр это последний, и больше он их никогда не увидит. Потом он узнал, что тигр пришёл из Китая через Амур, тем самым спасая свою шкуру. И встреча их произошла как раз в тот момент, когда зверь охотился. За добычу любая тварь сражается, а тигр и подавно.

В первые дни, когда от боли не было сна по ночам и никакие наркотики уже на него не действовали, его душила злоба и обида на зверя. Хотелось выскочить из пропахшей лекарствами больницы и уйти в тайгу, выследить и убить его. Спасибо врачам. Отнеслись на редкость по-человечески и не позволили впасть в отчаянье. Руку не оттяпали, а к этому шло. А чтобы ткань наросла, по совету одного мужичка, он пинцетом за живое мясо дёргал. И ведь наросло. Как на собаке. Правда, с лицом — тут уж как есть, да и перед кем ему было петухом ходить.

Рома с той поры не приезжал, и говорили, что после этого случая он резко пошёл вверх по службе. Даже повысили в звании. А может быть, стыдно ему было за незаряженное ружьё. Тигр тот весной на дровяной деляне попался в моток брошенной проволоки. Намотал на себя, запутался, а освободится уже не смог. Ушёл далеко и сдох на краю какой-то деревни. Жил в лесу, а умирать пришёл к человеку.