КАЗАЧЬИ ПЕСНИ

ПЕСЕННАЯ ТРАДИЦИЯ АЛТАЙСКИХ КАЗАКОВ

   Среди казачьих региональных формирований совершенно самобытное явление представляет собой музыкальная культура алтайских казаков. Этническая группа казаков-алтайцев сложилась в особых исторических условиях освоения русскими сибирских земель, длительное время обладала отличительными качествами хозяйственного и бытового уклада, имела свои специальные военные задачи по охране рубежей сибир-ских российских владений. Все это отразилось как на поэтическом содержании сложенных в среде алтайских казаков народных песен, так и на их жанровом составе, музыкально-поэтической стилистике, характере исполнения.

   С самого начала освоения Сибири Российским государством встала первостепенная задача защиты русских селений на этой огромной территории от посягательств воинственных и коварных соседей. Первые сибирские города были крепостями с большими военными гарнизонами. Вдоль южной границы сибирской территории России была возведена линия казачьих укреплений, протянувшаяся от Кузнецка через Бийск к Усть-Каменогорску. Она получила название Колывано-Кузнецкой оборонительной линии и была возведена в основном в конце ХVII – первой половине ХVIII столетия. К этому времени, очевидно, следует отнести и на­чальный период формирования местной казачьей песенной традиции. Уже то обстоятельство, что сибирская казачья общность складывалась в более поздний исторический период, чем донская и даже уральская, послужило причиной во многом иных ее культурных ориентиров.

   В период первоначального проникновения русских в Сибирь главными их противниками были джунгарские правители, всеми силами противившиеся распространению влияния Москвы. В борьбу с русскими поселенцами джунгары насильственно вовлекали подвластные им кочевые народы-данники. По свидетельству документов того времени, в 1700 году кыргызы и калмыки напали на Кузнецк, сожгли подгородный Рождественский монастырь, уничтожили много хлеба и скота. В схватке погиб 41 человек местных русских жителей, 102 человека были захвачены в плен (1). 21 августа 1709 года ойратские зайсаны с отрядом 1000 человек подошли к Кузнецку, сожгли несколько деревень, хлеб и сено около них, несколько человек убили, захватили пленных. 23 августа 1709 го­да в трех верстах от Кузнецка произошел бой, окончившийся побе­дой русских. В бою погибли три князца, 40 рядовых, многие про­пали в лесу, «а остальные калмыки разбежались к реке Оби разными дорогами» (2).

   Сохранились и иные многочисленные свидетельства о набегах кочевников на мирные русские селения в предгорьях Алтая.

   Вероятно, именно эти события нашли отражение в уникальной по содержанию песне, записанной в 1977 году членами экспедиции Московской консерватории в селе Слюдянка Усть-Калманского района Алтай-ского края от казачки преклонного возраста (1890 г.р.) Е.Н.Кораблиной и ее дочери, А.Д.Кораблиной (1914 г.р.):

Ах, да пролегла-то,, ляжить Сибирь ли дороженька,
Ох, да очень то... ох, да ли торная.
Да никто-то по этой по дороженьке,
Ох, да не проха... ах, да прохаживал.
Ох, да шли-то, прошли наши да казаченьки,
Ох, да с моря Черного домой.
Ох, да становьем-то ли они да становилися
Ах, да на зеленыя да луга.
Расседлавши-то своих добрых коней,
Ох, да они спать скоро легли.
Ох, да поглядел бы да, только посмотрел жа,
Ох, да молодой шельма, да кыргыз.
Уж ты, батюшка, да ты наш султанушка,
Дай нам сорок тысяч человек!
Ох, да они секлися, они рубилися,
Ох, да пролилася кровь да рекой.

(см. пример 1)

   В бывших казачьих горных селениях Тулота и Тигирек Чарышского района Алтайского края московским собирателям удалось зафиксировать в середине шестидесятых годов несколько редких по содержанию песен, отражающих черты воинского казачьего быта. В них повествуется о дальних походах русских войск за Дунай. При этом изложение сюжетных мотивов ведется от лица терских и уральских казаков. Можно предполагать, что подобные песенные примеры были занесены на Алтай уже после описываемых событий, т. е. в конце XVIII – начале XIX столетия. В то же время по характеру распева алтайские песни существенно отличаются от близких по жанровым признакам песен уральских и терских казаков. Они весьма лиричны, звучат сравнительно мягко, в низком густом регистре. Четкость метрики, упругая ритмичность сочетаются в них с достаточно развитой распевностью. В многоголосии при контрастном сопоставлении двух основных вокальных партий – ведущего нижнего голоса и верхнего подголоска – важную роль в развитии напева играет самостоятельная индивидуальная по рисунку линия среднего голоса. Полифонические средства находятся в логическом единстве с гармоническими.

   В качестве примеров традиционных казачьих воинских песен алтайских казаков можно привести хотя бы два следующих характерных образца.

   В песне «Не шуми-ка ты, не греми-ка ты, зелена дубравушка» поется о возвращении казаков в родные края после долгого трудного похода:

Не шуми-ка ты,
Да не греми-ка ты,
Ай, да зелена да дубровушка.
Ай, зелена-то дуброва,
Ой, что придет-то на тебя,
Да мать да дубровушка,
Ой, да несгода да велика (3).
Что несгодушка
Да мать ли дубровушка,
А да зимонька, да холодная.
Да исповысушит,
Да исповыкрушит.
Ай, да всё листья да коренья.
Ай, что на крутеньком

   В напеве этой песни ощущается непреклонная маршевая поступь, идущая от стиля солдатского походного марша. В то же время метр несимметричен, четные метрические группы чередуются с нечетными (трехдольными), что придает движению прихотливую изменчивость, пластичность. Плавные мелодические спады в верхнем голосе от VI ступени лада к основному устою, воздушные квартовые, квинтовые, секстовые интонационные ходы, узорчатая орнаментика, распевание основных ударных слогов – все перечисленные средства способствуют усилению лирического характера. В соотношении двух основных голосов преобладает параллельное терцовое движение, что вообще свойственно сибирскому ансамблевому пению. Это, очевидно, специфически-местный стилевой признак. Эпизодическое появление средней мелодической линии, с одной стороны, обогащает напев фактурно, с другой – привносит в музыкальную ткань гармонические элементы, черты функциональной аккордовости.

   В стиховой основе ощущаются следы исходной коломыйки с двумя цезурами:

Не шуми-ка,
Не греми-ка,
Зелена дуброва.

   Это модная черта для народного русского искусства XVIII века, испытавшего известное влияние украинской песенности. В то же время в стихе присутствует и тоническая акцентность, идущая от русского эпоса. При тактовом оформлении напева учитывались оба взаимодействующих ритмических фактора – и силлабическая цезурованность, и ударность слогов, сочетающиеся с музыкальными акцентами и слоговыми распевами.

   Более традиционна для русского песенного фольклора ритмическая форма другой типично казачьей исторической песни лирическо­го склада – «Вечерок-то вечерается». Если выделить структурную основу стиха, освободив его от словообрывов, словоповторов, вставных междометий и частиц, то обнажится характерный тонический девятисложный остов, по ритму напоминающий многие примеры северных и сибирских свадебных песен. В ряде строк стих связан с костяком 5+5 слогов, типичным для русской традиционной лирики. Приведем поэтический текст этой песни в концентрированном виде. В этом случае ясно выявляется ее поэтическое содержание, раскрывающее суть ратных подвигов русского казачества, по-видимому, в период суворовских войн:

Вечерок-то вечерается,
Красно солнышко закатается
За горы, да за высокия,
За леса, да леса темныя,
Леса темныя, разосиновые.
Наступает на нас ночка темная,
Ночка темная, разосённая.
Нам, казаченькам, да худо дремлется,
Кавалерикам сон на ум не йдет.
Выходили мы на Дунай-реку,
Заряжали мы пушки ядрами,
Попадали мы в стену каменную.
Стена каменна пошатилася,
Сила-армия повалилася.

(см. пример 3)

   С музыкальной стороны эта песня служит примером развитого местного многоголосия: в ней преобладает трехголосное полифоническое изложение с элементами гармонической аккордовости. Как и в двух предыдущих приведенных примерах, в данной песне чувствуется мерная ритмическая поступь, активность движения, строгая метричность – черты, присущие воинской традиции. В то же время чрезвычайно сильны в напеве лирические качества. В запеве выразительные широкие секстовые ходы сменяются плавными нисходящими мело­дическими фигурами. Мелодия ведущего среднего голоса в хоровом разделе строится преимущественно на последовании мягких ниспадаю­щих построений от кульминационной точки на расстоянии ноны от завершающего линию тона. Для народной песни это весьма широкий диапазон. В целом же размах напева достигает полутораоктавного амбитуса.

   Показательно неоктавное ладовое строение напева: вторая ступень лада в нижнем и верхнем регистрах разнятся по названиям, составляют уменьшенную октаву. Подобная «обиходность» звукоряда характерна именно для сибирской песенности.

   Песни традиционного казачьего репертуара составляют достаточно высокий процент в репертуаре жителей бывших алтайских воин­ских поселений. Приведем начальные слова еще нескольких примеров данной жанровой группы:

Поднималися туманы,
Отправлялися казаки.
Оглянулися на домы -
Остаются наши жены.
Остается конь вороный
С препаратной (4) славной сбруей.
Да сбруя, сбруюшка золота,
С притесненою уздою...

   Песня повествует о гибели казака в чистом поле.

   Известна в этих местах и широко распространенная в казачьей среде песня о девушке, поверившей мужским уговорам и впоследствии покинутой любимым:

Засвистали в поле казаченьки,
Да утром рано со полночи.
Ой, заплакала моя Марусенька
Свои ясныя очи.
Ой, не плачь, не плачь, моя Марусенька,
Да мы возьмем тебя с собою.
Мы возьмем тебя с собою,
Назовем тебя сестрою.
Не сестрою тебя не родною –
Да женой своей молодою...

   Немало в репертуаре алтайских казаков и поздних воинских песен, относящихся к XIX столетию. Некото­рые из них имеют явно местное происхождение, как, например, пес­ня, записанная в бывшей казачьей станице Антоньевка Петропавловского района Алтайского края, начинающаяся словами:

Казаки – верные сыны –
Среди персидския долины
Седлают ворона коня,
Ретиво сердце встрепеснулось.

   Встречаются здесь воинские песни, воспринятые, по-видимому, во время совместных воинских походов от других региональных групп казаков. Приведем слова одной из подобных песен:

Что мы, братцы, приуныли,
С горя песен не поем.
Ох, запоем-то мы с горя песню
Про казачье-то про житье.
Где мы были, где служили,
За Уралом-то за рекой.
Урал-речка невеличка,
Переправы на ей нет.
Мы стояли-то на границе,
Куропаткин-то прибыл к нам.
Вы здоровы-то-ка, мои братья,
Вы здоровы-то, казаки?
Мы на это-то не взирали,
За собой пленных да вели. 

(село Тулота)

   Распространению песен из иных казачьих регионов, по всей ве­роятности, содействовало и административное перемещение казаков из одних гарнизонов в другие. Об этом, в частности, сообщается и в песне «Раскухарочка», записанной в селе Тигирек:

Слышно здесь у нас -
С Дону едет смена,
Нам, учебным бравым казакам,
Будет перемена.
Ох, моему-то ли дружку,
Ему смены нету.
Ох, жалко, жалко мне ли да того,
Кто без смены служит.
Ой, мне-то еще того жалчей,
Кто с милым расстается.

   Примечательно, что близкие по содержанию варианты песни о гибели казака от тяжелых ран «За Уралом, за рекой, там казак гулял» зафиксированы экспедициями Московской консерватории в алтайском селе Слюдянка и в поселке Круглоозерное Уральской области Казахстана (бывшей уральской казачьей станице). Напевы сравниваемых примеров заметно разнятся мелодически, однако имеют сходную форму слогового ритма.

   Немало в местном репертуаре и широко распространенных воинских песен, с напевами, не имеющими определенно выраженных местных стилевых черт. К подобным образцам можно отнести, например, песню со следующими словами:

За Уралом, за рекой,
Казаки гуляют.
Казаки – не простаки,
Вольныя ребята...
У них товарищ – добрый конь
И шашка-лиходейка,
Они ночку мало спят,
В поле разъезжают...

(село Тулота)

   Встречаются в местном музыкальном быту и чисто солдатские песни, имеющие достаточно широкое распространение в Сибири. В частности, один из примеров, зафиксированных в алтайском селе Тигирек, совпадает со сходным образцом, известным в Читинской области:

Кругом лесу обошли,
На полянку встали,

   Среди примеров песен традиционных жанров, не связанных с воин-ской тематикой, можно указать на присутствие отголосков эпоса. Нами была записана весьма традиционная баллада «Братья – разбойники и сестра», на русском Севере бытующая в соседстве с былинами и историческими песнями. Сюжет баллады певицами из села Тулота излагался в весьма подробном и развернутом виде. Ее напев в алтайском казачьем распеве приближается по характеру к лирической песне. Если сравнить сибирский пример с северным вариантом, записанным экспедицией песенной комиссии Петербургского географического общества и вошедшим во второй сборник М.А.Балакирева (5), то общим свойством сопоставляемых вариантов окажется шестидольная метрическая основа. Однако, если северный пример, исполнявшийся в сказительской традиции, излагается в речитативной манере, то алтайский напев, имеющий развитую многоголосную фактуру, достаточно распевен. К его местным стилевым свойствам можно отнести широту диапазона (полторы октавы), низкую тесситуру альтовых голосов (достигающую звука «ре» малой октавы), что сообщает звучанию насыщенный бархатный оттенок. Типична для сибирской необрядовой песенности квартовая ладовая переменность в сочетании с одноименной. Ведущий средний голос отличается узорчатостью, богатым использованием орнаментики. Фактура, благодаря широкому использованию трехголосных созвучий, приобретает преимущественно гармонический облик. В мелодии ос­новного (среднего) голоса преобладает движение от вершины к основанию (особенно в первой, запевной части), что, как указывалось ранее, вообще типично для местного песенного фольклора. Связь песенных строф по стиху осуществляется в данном примере по цепному принципу, что также роднит алтайский вариант балла­ды с лирическими, а также обрядовыми песнями.

   Рассматривая жанровый состав песенного репертуара алтайских казаков, важно указать на тесную связь обрядовых его компонентов с аналогичными формами в репертуаре жителей крестьянских старожильческих сел. И это не случайно.

   В отличие от донских казаков, получавших из царской казны жалованье и не занимавшихся земледелием, или уральских, промышлявших лишь рыбной ловлей, алтайские казаки должны были про­кормить себя сами, частично закупая зерно у окрестного крестьянского населения.

   Начиная с 1746 по 1770 годы, на алтайских оборонительных линиях существовала так называемая казенная пашня: казаки занимались земледелием в свободное от военной службы время, которого у них было для таких работ чрезвычайно мало. Поэтому казенная пашня оказалась нежизнеспособной.

Впоследствии решение проблемы обеспечения казаков продовольствием осуществлялось двумя путями: во-первых, близ казачьих крепостей селились крестьяне-земледельцы. А во-вторых (и это для нашей темы главное), начиная в основном с 1762 года, обработкой собственной земли должны были заниматься отставные казаки. Различали «отставных на поселение» и «отставных на свое пропитание», В категорию отставных обычно попадали семейные казаки, чтобы для обработки земельного надела было больше рабочих рук. В 1776 году Бийская комендантская канцелярия в предложениях в «судебную об отставных контору» напоминала, что «велено определять из отставных на поселение и с их семействами, ибо ежели без детей поселить, то никакой пользы ожидать не можно. И у тех, которых кроме одного сына других нет, то последнего не брать ни в службу, ни в школу, дабы через то по одиночеству, вместо чаемой от поселения пользы, не навесть отставным отягощения. От таковых отставных, у коих два или три сына имеется, то у них одного только, буде годен явиться на службу, а от семи лет в школу определять, а прочих оставлять впредь до резолюции при отцах их на поселении для вспоможения в домостроительстве, обзаводстве и хлебопашестве» (6). Сыновей, оставленных с отцами на поселении и освобожденных от военной службы, зачисляли в кате­горию «малолеток». Со временем они сами обзаводились семьями, но по-прежнему оставались в той же категории. В документах конца ХVIII – начала XIX века встречаются упоминания о «малолетках», имевших детей и внуков (7).

   Отставные были расселены в селениях, возникших у укрепленных пунктов, а также в деревнях вместе с государственными и приписными крестьянами (8).

   Такое положение дел, когда в одной и той же семье часть ее членов была на военной службе, а другая – работала в поле рядом с крестьянами, способствовало проникновению местных крестьянских обычаев и установлений в казачью среду.

   Истоки и основные свойства народной культуры сибирских крестьян-старожилов – это особая тема. Частично автор настоящей статьи за-трагивает ее в брошюре «Сибирская народная песня в художественной самодеятельности» (9). Важно оттенить связь тра­диций сибирских старожилов с фольклором русских сел Севера Европейской части России – при большой самобытности, стилевой самостоятельности сибирского традиционного пения. Имеются также и некоторые привнесения в алтайскую крестьянскую песенную культуру отдельных элементов исходно-южнорусских и западнорусских песенных реликтов.

   Как во многих крестьянских старожильческих селах на Алтае, так и в бывших местных казачьих поселениях, на свадьбе подруги невесты пели коллективные причеты, имевшие строго определенную песенную структуру. В местной народной терминологии они именовались именно причетами.

   Приведем один из подобных примеров, запечатленный в с.Тулота (см. пример 5).

Поэтическую основу этого причета составляет тонических стих с тремя логическими ударениями, главные из которых падают на третий слог от начала и третий от конца строки:

   Вы любезные мои подруженьки.

   Вы пожалуйте за мой дубовый стол.

   Мелодия строится на варьированном повторении родственных, сугубо минорных попевок. Многоголосная фактура основана на ленточном принципе: верхний подголосок выстраивается по отношению к основному, ведущему голосу, преимущественно в терцию. Верхний голос выдержан зачастую в звукоряде малотерцового трихорда с субквартой, что вообще типично для многих сибирских причитаний.

   Важным местным стилевым признаком можно считать значительные слоговые распевы. И, конечно же, низкая голосовая тесситура -это специфически сибирская исполнительская черта.

   Чтобы убедиться в родственности данного примера свадебным песням старинных крестьянских сел на Алтае, можно сравнить его с записью пения подруг невесты на фоне причитания с аналогичным словесным зачином, запечатленного на грампластинке «Русские песни Южного Алтая», выпущенной фирмой «Мелодия» в 1982 году (10).

   На конверте пластинки приведена нотация этого оригинального образца. В хоровом разделе записи из села Зауба Глубоковского района Восточно-Казахстан-ской области сходство с казачьим примером обнаруживается в рисунке слогового ритма. Партия же сольного причитания интонационно близка подголоску казачьего напева.

   Слова свадебного причета казачек в селе Тулота также весьма типичны для примеров данного жанра: это обращение невесты к подругам и к близким родственникам с просьбой совершить обрядовое расплетание косы.

Ой, да вы да любезные мои, ай, любезны подруженьки,
Ай, да вы да пожалуйте за мой, ай, да за дубовый стол.
Ой, да ты родимый ты мой тятенька,
Подступися ко столу дубовому,
Подыми-ка ты свою руку правую,
Расплети-ка ты мне трубчату косу...
(С той же просьбой обращаются к матери, к сестре невесты).

   На подобный типовой напев поются здесь причеты также и с другими словами, например – с поэтическим зачином «Я пойду во божью церковь».

   Кроме хоровых причетов, на казачьей алтайской свадьбе исполняются также и обрядовые свадебные песни. Некоторые из них встречаются в репертуаре других региональных групп казачества. Например, песня «Не шелковая ниточка к стенке льнет, Ванюшка у Машеньки ручку жмет», записанная в алтайском селе Тулота, известна (разумеется, в ином мелодическом варианте) в записи от гребенских казаков. Таким образом, в данном случае заметна как бы двойная репертуарная ориентация – как на местную старожильческую традицию, так и на манеры других казачьих формирований.

   То же самое можно сказать о репертуаре и хореографии хороводов в бывших казачьих поселениях Алтая. Здесь распространены песни, повсеместно в Сибири и на Урале называемые «круговыми». Это умеренные по темпу, чинные по характеру хороводные, исполняемые в кругу. К примерам подобного рода относятся, в частности, также хороводные песни, как «Ты заря ли моя, зоренька» (с.Тигерек) – в ней повествуется о том, как молодка, не слушая свекра со свекровью, разыгралась в хороводе допоздна; «Я посею да младень-ка цветику маленько» (с.Тулота).

   В казачьем селении Тигирек с хороводной песней «Пущу стрелу» водили особый хоровод-шествие, известный в разных хореографических вариантах в старожильческих крестьянских алтайских селах. Записаны на Алтае и разнообразные напевы о стреле. Один из них вошел в уже упоминавшуюся грампластинку «Русские песни Южного Алтая» (№ 15 – «Ты ляти, ляти, калена стрела»).

   Популярны у алтайских казаков также и игровые молодежные песни, широко распространенные в Сибири (например – «Ходит Бориска», записанная в с.Тигерек).

   В то же время встречаются у алтайских казаков и свои особые по содержанию и структуре хороводные песни, отражающие условия жизни и бытовой уклад местных поселенцев.

   В частности, в бывшем казачьем селении Слюдянка записана следующая характерная хороводная песня:

Встречу, встречу мне, младешенькой,
Молодой-то казак-то девятого полка (11).
Не шути-ка ты, казак, шуточки со мной,
Не маши-ка ты правой рученькой своей.
Не задень-ка меня ты по белому лицу.
Мое-то личико разгарчивое,
Ретиво-то сердцо зазнобливое.
Сдогадается да сударь-батюшка,
Спохватится родна матушка,
Не отпустят во зеленый сад гулять,
С конопелюшек-то воробушек сгонять.
Уж мы-то думали, то воробушки,
Это казачьи-то головушки.

   По словам данный пример – перефразирование известной, широко распространенной песни «Я по бережку похаживала». Однако напев казачьей хороводной оригинален: он имеет неторопливый, сдержанный темп (q =72), исполняется строго и чинно. Мелодия хорового раздела, как и в иных приводившихся алтайских примерах, имеет преимущественно нисходящее движение от местных вы­сотных кульминаций, достигаемых скачком. Характерна уже упо­минавшаяся кварто-квинтовая переменность ладовых устоев. Фактура здесь, как и в большинстве других местных песнях, ленточная. Регистр голосов низкий (партия альта достигает звука «ми» малой октавы). Правда, многие из указанных стилевых свойств – это не только признаки казачьего пения на Алтае. В сходной мане­ре принято петь и в старожильческих крестьянских сибирских селах.

   Примечательна по тексту хороводная песня «Уж как девушка садочком шла», записанная в той же Слюдянке: в ней, очевидно, рисуется облик казачки-модницы:

Уж как девушка садочком шла,
Раскрасотушка-то зеленым гуляла.
На ней платьице-то алеется,
Полушалочек-то новой да голубой,
Во правой-то ручке розовый цветок,
Во левой-то ручке немецкий ливерок (12)
Ливерочком-то помахивает,
С молодцом речи разговаривает...

   Эта песня исполняется на напев, весьма близкий приведенному в примере № 6.

   Песни такого рода исполнялись в Слюдянке вечерами, когда молодежь собиралась «на камушке» – у больших валунов: девушки чинно ходили по кругу и пели. По местному определению, подобнее хороводные называются «вечерними».

   Распространены в музыкальном быту алтайских казаков также лирические песни сравнительно позднего пласта и романсы городского происхождения. Некоторые из них распеваются в чисто местном стиле, приближаясь по характеру к протяжной песне. Так, например, исполняются в селе Тулота романсы «Канареечка, мой друг любезной», «Отцовский дом спокинул мальчик я».

   Характеристика жанров песенного фольклора алтайских казаков будет неполной, если не упомянуть о песнях, связанных с тюремной тематикой. Подобные примеры широко распространены в Сибири повсе­местно, отражая специфику этого огромного региона, долгие годы служившего местом тюремного заключения и ссылки.

   От алтайских казаков были записаны «Во этап-то нам отправляться приказано нам было дано» (с.Тулота), «Под кустиком под ракитовым парень девицу уговаривал», «В Барнауле тюрьма большая» (с.Тигирек).

   Завершая характеристику песенной традиции алтайских казаков, следует отметить, что изучение этого самобытного явления в русском музыкальном фольклоре по существу только начинается. Собрано сравнительно немного материала, отражающего репертуар и стилистику казачьего пения на Алтае. Предстоит еще большая, кропотливая, сложная работа по фольклорному обследованию бывших казачьих поселений на Алтае, по выявлению, собиранию и изучению местных народных песен.

Примечания:

1. ЦГАДА. Ф.199. Сибирский приказ. Портфели Миллера. О.2. № 481. Ч.4. Д.1. Л.157.
2. ЦГАДА. Ф.214. Сибирский приказ. О.5. Д.1962. Л.6.
3. Далее текст излагается без точного соблюдения строфической формы.
4. Очевидно, имеется в виду парадная сбруя.
5. Балакирев М. 30 песен русского народа для одного голоса с сопровождением фортепиано из собранных в 1886
году  Г.О. Дютшем и Ф.М. Истоминым. Гармонизовал Милий Балакирев. Изд. Песенной комиссии Русского
географического общества. СПб., 1900. Посл. изд.: М.Балакирев. Русские народные песни. М., Музгиз. 1957.
С.190.
6. ГААК. Ф.1. О.1. Д.539. Л.62. Цитировано по книге: Булыгин Ю.С. Первые крестьяне на Алтае. Барнаул. 1974.
С.100.
7. Там же. С.100-101.
8. Там же. С.101.
9. Иркутск, 1986. С.3-10.
10. Русские песни Южного Алтая. С. 20 19883 005, № 9.
11. Текст излагается без соблюдения строфической формы.
12. Т.е. ветерок.

В.М.ЩУРОВ